Interactive image

Истории блокадного детства

Про Ирочку

Про Надю

Про Света

Про Лёку

Про Диму

Про Калю

Про Таню

Про Леночку

Про Катю

О книге

Читать книгу

Поразмышляем

Про автора книги

Читаем по теме ещё

История первая (отрывок). Про Ирочку «Девочки ходили по квартире и искали, чем бы растопить буржуйку. Растопить было нечем. Со всех сторон на них смотрели книги: старинные, с толстыми гладкими страницами. Книги были самой большой ценностью дома. Сёстры знали: книги жечь нельзя. Ни Пушкина, ни Гоголя, ни Сервантеса, ни Гёте. Ни детские, ни взрослые. Ни те, что на иностранных языках. Бабушка, Ольга Сергеевна, внушила это им с младенчества. И уважение к чужому языку – тоже… И тут на глаза им попалось два толстых-претолстых тома на неразборчивом языке. С картинками, правда. Картинки красивые, но не очень понятные. А главное, страницы у этих томов были толстенными. Жалко, конечно: ценные, наверное, издания! Но ведь толстое долго горит. Сколько стаканов чаю можно накипятить… Бумага в фолианте была плотная, одного листа хватило на стакан чаю. И в комнате сразу стало теплее. Книга умудрилась продлить людям жизнь. Название книги Ирочка отчего-то запомнила навсегда. Название было странное – «Божественная комедия»… А жизнь сложилась так, что, когда война закончилась, Ирина изучила именно итальянский язык. По своей профессии Ирина Алексеевна Кураева – филолог-итальянист. Свободно говорит на языке Данте. Многие отрывки из его бессмертной книги она знает наизусть…» (С.7-21).

История вторая (отрывок). Про Надю «В 1943 году Наде Быстряковой вручили медаль «За трудовую доблесть». Она казалась себе ужасно взрослой. Впервые в жизни её назвали по имени-отчеству: Надеждой Дмитриевной Быстряковой. Надя изо всех сил нахохливалась, чтобы не расплыться в улыбке. Пусть все видят: она серьёзный человек, ей двенадцать лет уже…Ребятня с их двора подобралась одного возраста. Они работали на военном заводе вместо отцов, ушедших на фронт. Собирали «папаши», винтовки, противотанковые ружья. Надин участок был – «затыльники» и «магазины». У мальчишек то, что поважнее. Честно говоря, девочкам противотанковое ружьё трудно было поднять, такое оно огромное, тяжеленное. Коленки от напряжения дрожали, ноги разъезжались в разные стороны. Один раз Надя сплоховала: разбила палец в кровь и не стерпела – всхлипнула от боли. Военрук увидел, вздохнул: «Эх, Быстрякова, Быстрякова, набрали на работу детский сад… и эх!». Махнул рукой, сгорбился и пошёл. Стыд тогда Надёху заел! Слёзы враз высохли, она моментом – на ящик. Воробьём взлетела! Ящик подставляла под ноги, потому что до станка пока не доставала. Но «детский сад» ли они – это ещё разобраться надо! На смену никто ни разочка не опоздал, не заныл, хотя на завтрак иногда случался один кипяток, вовсе без морковной заварки. И ночью, если срочный заказ, их команда вмиг на посту, у своих станков, - чем не бойцы! Несознательных не сыщется, факт! Ясно и без объяснений, как белый день, - это же для фронта, для Победы! Умри, но сделай!..» (С.22-25).

История третья (отрывок). Про Света «…А город стоял ледяной и безмолвный – в нём не было ни прохожих, ни трамвайного звона. Голубей тоже нигде не осталось. Но Свет решил намертво: я не сдамся никогда, буду защищать Ленинград до последних сил… Сверстники подобрались надёжные – один к одному. И четыре подотчётных им дома выстояли в блокаду, не смог фашист те дома порушить: мальчишки сбрасывали с крыш все «зажигалки», что сыпались сверху огненными адскими снопами. Ребята, можно сказать, прописались на своих крышах. Подлатывали их, чистили. Крыша – дому голова. Они и ракетчиков вылавливали, тех иуд, что фрицам знаки подавали ракетами, куда бомбить. Ребятам, как взрослым бойцам МПВО, наганы выдали. После обстрелов спасательная бригада Света обходила квартиры. Несколько раз натыкались на грудничков. Совсем крохи, они лежали в пустых квартирах, рядом с умершими матерями, слабо попискивая – плакать и то не могли. Детишек мальчишки относили в Педиатрический институт, почти всех спасли. Ещё Свет собирал все ценности, которые имелись в нежилых квартирах, и спрятал их от мародёров до лучших времён. Дел у бригады было много. Свет не имел права – погибнуть. Он обещал «братишкам» - жить за них всех»(С.26-37).

История четвёртая (отрывок). Про Лёку«В детском доме было хорошо. Во-первых, там давали есть. Во-вторых, там у каждого была мама из самого старшего, седьмого класса. Мама Кира помогала Лёке делать уроки и даже мыла её в бане. А когда кто-то из детей заболевал, сама Мария Константиновна, директор, подходила вечером и гладила по голове… Однажды она играла и грызла сухарь. Вернее, половинку сухарика, что от полдника осталась. Хоть блокаду уже сняли, но Лёка теперь никогда ничего не съедала сразу, оставляла на чёрный день. Хоть крошечку. И вдруг в заборе Лёка увидела чьё-то лицо. Совершенно взрослое, потому что небритое. Этот кто-то глаз не сводил с её сухаря. Лёка точно поняла, что именно с сухаря. Сначала она спрятала сухарь за спину. Потом сама повернулась к забору спиной. Но и спиной Лёка чувствовала этот взгляд. Она поняла, что там кто-то голодный. Лёка вздохнула, но всё-таки подошла к забору, отломила половинку половинки и протянула… - Что ты делаешь? – закричал Колька.- Это же ирод, фашист! Немец пленный, чтоб он сдох! Немцы у нас всех убили, а ты ему сухарь! Забери назад! Лёка заплакала. Назад забрать она не могла. Не потому что боялась, а – не могла. И объяснить Кольке тоже ничего не умела. В свои восемь лет Лёка хорошо знала, кто такие фашисты. Но ведь и у фашистов животы есть, а живот есть просит» (С.38-44).

История пятая (отрывок). Про Диму «Диме всё время снился один и тот же сон: приходит он в булочную и покупает довоенный батон, мягкий, тёплый, с румяной корочкой. Дима даже запах учуивал – свежей белой булки. Но просыпался, и никакого тебе батончика! Окна заклеены, закрыты одеялами для светомаскировки, буржуйка остыла. Мама лежит, папа рисует… Дима тоже брал в руки карандаш и альбом. Он батон нарисовал, какой ему пригрезился. Чтоб не забыть, как выглядит! Папа сам переплёл альбом сыну на четырнадцатилетние. Это совсем недавно было, полгода назад, а вроде как сто лет в обед… Нельзя голоду поддаваться! Пусть плохо соображаешь, пусть наги-руки дрожат, а держись! Прав батя: рисовать надо, заставлять свою голову думать, фиксировать нить времён, тогда нить цепью станет, а попробуй прерви цепь! Димка всё равно будет водить карандашом в своём альбомчике – листы ещё есть, карандаш есть чернила, правда, кончаются, но акварель в наличии!.. Мальчик, что всю блокаду рисовал дневник, стал замечательным художником. Он написал много прекрасных полотен. Но те маленькие картинки в его дневнике ничуть не хуже. В девяносто лет он сохранил ясный ум, твёрдую руку и светлую душу» (С.45-64).

История шестая (отрывок). Про Калю «Газета «Пионерская правда» в 1944 году напечатала блокадный дневник Кали Комлевой, начальника Штаба тимуровской дружины. Дружина действовала не где-нибудь на Большой земле, а в осаждённом Ленинграде! В это трудно поверить, и почти невозможно представить. Шёл в ту пору Кале и её друзьям всего двенадцатый год. Значит, рост примерно метр тридцать, ну, метр тридцать пять, руки – ниточки, ноги – палочки… Их тимуровская бригада обследовала квартиры: дети спасали тех, кто уже не мог двигаться, - выкупали хлеб, приносили воду. Едва переставляя опухшие ноги (они отекали от голода), поднимались на четвёртый, пятый, шестой этажи. А когда ходили по улицам, пели! Запевала обычно Кира… В 1941-1942 годах в Ленинграде было создано 753 тимуровских команды. А это значит, спасателями было 12 800 пионеров. Представляете, если каждый из них помог хотя бы десяти человекам, - умножьте эту цифру на десять! И получите больше ста тысяч человек. Но дело тут не в цифрах – в спасённых человеческих жизнях… В госпиталь ребята наведывались часто… Дарили раненным кисеты. Пели, танцевали… Были и сборы. Как только стало немножко полегче – были! И вечера. И спектакли драмкружка… А Кира после спектакля делала доклад. Про древних русских воинов. Кале очень нравились эти воины: ловкие, могучие, добрые. Таких ничто не могло сломить!» (С.65-75).

История седьмая (отрывок). Про Таню «Имя этой девочки известно чуть ли не всем на Земле. Странички её дневника выбиты в камне. Малая планета «2127 ТАНЯ» светом своим точно выкликивает её душу в небе. Однажды я услышала, как на уроке истории школьница произнесла: «Имя Тани Савичевой вошло в Историю и стало трагическим символом блокады». Символом – да… Но что известно о ней, живой? Что мы знаем о её пути, кроме строк дневника? Трагичного в судьбе Тани действительно было много. И не только потому, что её не сумели спасти – из ста двадцати пяти ребятишек, вывезенных детским домом из Ленинграда в Нижегородскую область, выжили сто двадцать четыре – то есть все, кроме Тани. За её жизнь боролись врачи, нянечки, медсёстры, не теряя надежды, бились два года. Таню мучали жестокие головные боли, у неё отказывали ноги, а незадолго до конца девочка ослепла. Было ей четырнадцать с половиной лет. Только Танина судьба оказалась куда более длиннее жизни…» (с.84-99).

История восьмая (отрывок). Про Леночку «Леночка считала, что они живут в бомбоубежище. На самом деле это были подвалы эрмитажных дворцов. Великие архитекторы, которые возводили дворцы, всё продумали не века – не только парадные залы. Подвалы предстали сейчас перед людьми, как подземное царство со старинными арками и проёмами. А главное, подвалы имели несокрушимые своды, поэтому легко могли превратиться в убежища. И для картин, и для людей! Люди обжили это пространство, как сумели: окна заложили кирпичами, навесили железные двери, быстро сколотили топчаны (это нары такие, где спят). Топчаны громоздились повсюду. Самые лучшие места были в нишах. Но ниш на всех не хватило. Топчан Леночки и мамы, под номером 620, и бабушкин, 619-й, стояли в проходе между нишами… В бомбоубежище Леночку с бабушкой и мамой папа привёз. Он записался в добровольцы и попал на Волховский фронт… Сейчас все противостояли врагу. Даже здесь, в эрмитажных подвалах. Ведь музейщики, учёные, архитекторы, художники и ночью не прекращали трудиться. В подвалах Эрмитажа разместили двенадцать бомбоубежищ… Хорошо, что во дворце сохранился большой запас свечей. Потому что тут церковь своя когда-то была. При свечах венчали и крестили. А сейчас зажжёт человек свечу и творит себе на белом листе бумаги. Леночка видела, как архитектор вычерчивал линии прекрасной башни, учёный писал книгу, художник рисовал сегодняшние залы, пустые и гулкие…В подвалах люди ложатся спать прямо в ватниках и валенках. Хотя взрослые-то спят мало. Когда начинает завывать сирена и гудки гудят, они скорей на вышки – «зажигалки» сбрасывать. Из творцов превращаются в пожарных, в наблюдателей. А после бомбёжек снова в творцов…» (С.100-112).

История девятая (отрывок). Про Катю «Стояла студёная декабрьская ночь. Подходил к концу 1941 год. В нетопленной, затемнённой фанерой комнате, прижавшись к маме и бабушке, спала Катя. Ей было три с половиной года. Внезапно девочка проснулась. Она вспомнила, как до войны родители ставили ёлку. На ней висело много красивых блестящих игрушек, а на праздничном столе горкой лежал хлебушек. Там было много чего вкусного, но Катя подумала именно о хлебе. Сегодня, придя с работы, мама принесла суточную норму – крохотный кусочек. Они разделили его на три равные части, молча съели, собрав все крошки до единой. И, укрывшись одеялами и старой шубой, задремали. Кате очень хотелось достать ёлочные игрушки. Два раза она с трудом вылезала из-под груды вещей, но не смогла даже приподнять ящик – не хватало силёнок. Маму будить было жалко. А бабушка уже почти не поднималась… Первая блокадная зима выдалась самой безжалостной. Многих родных и знакомых потеряла семья. И вот настал Победный Май, а потом Новый год. Открыли ящик с игрушками, и вдруг Катя закричала: «Мама!!! Смотри!!!». В ящике лежали пряники, шоколадные конфеты – с довоенной ёлки. Здесь люди умирали от голода, а в метре от них находилась еда, о которой все забыли. Но ведь тогда было не до праздников. Эту историю мне рассказала бабушка. Она прожила долгую жизнь, но самое острое впечатление в её памяти оставили та смёрзшаяся плитка шоколада. А девочка Катя – моя мама, Екатерина Михайловна Булатова» (С.13-124).

Кудрявцева, Татьяна Александровна. Маленьких у войны не бывает: сборник/Татьяна Александровна Кудрявцева; иллюстрации Светланы Ведерниковой. - Санкт-Петербург; Москва: Речь, 2021. - 320 с.: ил.- Текст: непосредственный. Сборник историй обычных ребят, которым во время войны было от трёх до четырнадцати лет.Война оборвала их детство. Она не обращала внимание на возраст, кидала в пекло, невзирая на то, что маленький человечек был ещё совсем ребёнком. Эти ребята ходили в детский сад и школу, дружили и ссорились, мечтали стать взрослыми. Но лето 1941 распорядилось по-своему. Кому-то выпала блокада, кому-то оккупация, кому эвакуация и фронт. Четыре времени года – зима, весна, лето, осень – и всё война, война. Беда… В книге четыре раздела, их развороты раскрашены в разные цвета: белый, синий, багровый, зелёный.В день снятия блокады Ленинграда мы обратим ваше внимание к историям первой главы - «ЛЕНИНГРАД», её страницы белые. Вы прочтёте о том, как маленькие ленинградцы в условиях жесточайшей блокады хранили в себе силу, доброту, благородство, отвагу, великодушие, а главное – великую культуру великого города. Его музыку и архитектуру, литературу и живопись, музейную историю – его красоту. Вы прочтёте о том, как ваши сверстники, голодные и холодные, вели дневники, как читали и рисовали, сочиняли стихи и музыку, пели, снимали кино и танцевали для раненых. Имена некоторых героев этой книги теперь известны всему миру, а имена других – почти никому. Но все они достойны того, чтобы их помнили. Поэтому мы предлагаем вам эту книгу.

• Как вы понимаете слово «блокада»? Знали ли вы раньше о блокаде Ленинграда?
• Какая история из книги Татьяны Кудрявцевой поразила вас больше всего и почему?
• Почему многим ребятам этих историй удалось выжить?
• Некоторых ребят-героев рассказов наградили медалями «За оборону Ленинграда»? Почему? Они ведь не воевали?
• Иногда, читая такие истории, невольно задаёшься вопросом «А я бы смог?». Возникал ли такой вопрос у вас?
• Какую новую информацию вы узнали из этих историй?
• Какие чувства вы испытали за время чтения рассказов?
• Можно ли, пережив ужасы войны и блокады, сохранить живую душу, остаться добрым, милосердным и гуманным человеком?
• Есть ли в ваших семьях свидетельства блокады Ленинграда?
• Читали ли вы раньше книги о детях блокадного Ленинграда?
• Почему нужно и сегодня читать такие истории?
• Допишите «Война – это…». «Жизнь – это…».

Татьяна Александровна Кудрявцева - прозаик, поэт, журналист, эссеист, литературный и арт-критик, член Союза писателей России и Союза журналистов Санкт-Петербурга. Автор книг о Санкт-Петербурге и многих повестей и рассказов для детей.Татьяна Александровна родилась в семье коренных ленинградцев. Отец — военный моряк, в годы Великой Отечественной защищал Дорогу Жизни. Мать ребёнком пережила 900 дней блокады, работала на оптическом заводе, куда поступила в 1942, четырнадцати лет. Генетическая память во многом сформировала этого писателя. К теме войны Кудрявцева обращалась не раз. Татьяна Кудрявцева начала сочинять ещё раньше, чем научилась читать. Папа записал её в библиотеку, когда дочке исполнилось четыре года. К школе она перечитала уже большую часть этой библиотеки. Лет в девять стала деткором и юным поэтом детской газеты «Ленинские искры», а года через три пришла в литературный клуб «Дерзание» Ленинградского дворца пионеров. Выйдя из школы с медалью, экстерном закончила ЛГУ и в двадцать лет была принята на работу в родные «Ленинские искры». Её учителем в литературе стал прекрасный писатель Радий Петрович Погодин – молодая журналистка и будущая писательница занималась в его творческой мастерской.Беседа с Татьяной Кудрявцевой

Страничка белая. Ленинград ЭТА СТРАНИЦА БЕЛАЯ, потому что снежная и ледяная. Блокада в нашей памяти навсегда связалась с зимой. А ещё потому, что это цвет мрамора на памятниках, какие ставят героям. Татьяна Кудрявцева