Детские писатели-юбиляры 2024

Александрова Татьяна Ивановна (1929–1983) Художник-иллюстратор, детский писатель, автор «Домовенка Кузьки» Наиболее известными произведениями являются книги серии «Домовѐнок Кузька», «Сказки мудрого профессора», «Сказки старой тряпичной куклы». Биография

Гайдар Аркадий Петрович (1904–1941) Писатель, публицист, киносценарист, военный корреспондент, участник Гражданской и Великой Отечественной войны. Наиболее известен произведениями «Голубая чашка», «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда», «Чук и Гек», «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове» и др. Биография

Бажов Павел Петрович (1879–1950) Русский и советский писатель, краевед, журналист, автор уральских сказов. Награждён Сталинской премией второй степени («Малахитовая шкатулка», 1943), орденом Ленина «За выдающиеся заслуги в области художественной литературы и в деле собирания уральского фольклора» (1944). Самые известные детские произведения и сборники: «Каменный цветок», «Малахитовая шкатулка», «Серебряное копытце», «Голубая змейка» и др. Биография

Бианки Виталий Валентинович (1894–1959) Писатель-натуралист, классик советской детской литературы. Самые известные произведения: «Мышонок Пик», «Лесная газета», «Лесные домишки», «Синичкин календарь» и др. Биография

Крылов Иван Андреевич (1769–1844) Русский баснописец, публицист, издатель сатирико- просветительских журналов, классик русской литературы. Многие фразы и выражения из басен Крылова стали фразеологизмами в русском языке.Наиболее известные произведения: «Ворона и лисица», «Стрекоза и муравей», «Лебедь, рак и щука» и др. Биография

Акимушкин Игорь Иванович (1929–1993) Советский учёный-биолог, автор научно-популярных и научно-художественных книг о животных для взрослых и детей Наиболее известные произведения: «Мир животных», «Приматы моря», «Следы невиданных зверей», «Это все кошки» и др. Биография

Пивоварова Ирина Михайловна (1939–1986) Русская детская писательница, сценарист, иллюстратор книг для детей, художник-декоратор.Наиболее известные произведения: «Жила-была собака», «Однажды Катя с Манечкой», «Рассказы Люси Синицыной, ученицы третьего класса», «Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А»» и др. Биография

Сказка «Кузька» Слушать онлайн

Нечаянно К нам пришли поделиться радостью тетя Нюра с дочкой Лузочкой. Наш дом большой, пятиэтажный, поэтому соседи по дому делились с друг другом, в основном, новостями, а соседи по подъезду — не только горем, радостью или новостями, но и солью, спичками, хлебом. Лузочка с мамой, папой и двумя сестренками, младшей и старшей, жили как раз над нами, на пятом этаже, в большой, очень чистой, аккуратной и красивой комнате. Там всюду лежали вязанные крючком кружевные или вышитые белые салфеточки. Соседи называли тетю Нюру хорошей хозяйкой и очень уважали: трое детей, зарплата мужа невелика, а дети всегда ухожены, дома порядок. Лузочкиного папу (он потом погиб на фронте в сорок четвертом году) все хвалили за доброту и хорошую работу и, вздыхая, добавляли потихоньку, что он иногда может выпить лишнее. Лузочка с мамой пришли показать, какую чудесную матроску удалось купить. Обычно тетя Нюра сама шила девочкам одежду: и дешевле, и мануфактуру достать легче, чем готовую вещь. А тут отец получил премию к празднику, и в магазине оказались эти матроски. Ну и матроска! Мечта всех ребят и их родителей! Тетя Нюра и наша няня Матрешенька поворачивали Лузочку и так и эдак, любовались и все повторяли, какая замечательная матроска: кофточка в самый раз, плечики не тянут, юбочка впору, не длинна, не коротка. И главное — чистая шерсть, тонкая, блестящая, совсем не мнется. Помнут складочку — отпустят: и правда, складочка висит, будто ее и не трогали. Мелкие складочки, одна к одной. Это называется (я с тех пор запомнила) — плиссе. — И в праздник на люди выйти, и в будни носи сколько хочешь, материал немаркий, постирать, и как новая. Сносу ей не будет, еще младшим достанется, — радовалась Матрешенька. Лузочка, розовая от смущения, от стольких взглядов, устремленных на нее одну, послушно поворачивалась в их руках, и ее легкие светлые волосы взлетали и казались еще светлей, а глаза — еще синей от синей матроски. Лузочке и нам с сестрой было не важно, чистая шерсть или нет. Главное — большой матросский воротник и на нем две полоски, красная и синяя. Запахло чем-то подгорелым, взрослые ушли на кухню, мы остались одни. Мы с сестрой сидели за столом, на котором альбомы, краски, кисти, вода в баночке, цветные карандаши. Перед приходом гостей мы точили карандаши. Рисовали мы с сестрой много, и, чтобы не отрывать взрослых от дела, сами научились точить карандаши. Нам было тогда немногим больше пяти лет, а Лузочке чуть меньше. Лузочка стоит рядом, мы смотрим друг на друга, совершенно счастливые, и смеемся. Тихо, комната полна солнцем, еще только утро, а мы уже вместе и впереди целый день. И не зная, что делать от радости, я взяла бритву, провела ею по воздуху и говорю: — А вот мы сейчас разрежем эту прекрасную матроску! — А вот не разрежем! — понарошку пугается Лузочка и отклоняется, и мы все хохочем, как дурочки. — А вот и разрежем! — Я протягиваю руку с бритвой и провожу лезвием возле самой матроски. — А вот и не разрежем! — еще больше для вида пугается Лузочка и мы все трое хохочем еще громче. — А вот и разрежем! — А вот и не разрежем! И вдруг матроска у меня под рукой распалась, стала видна тонкая Лузочкина шея и белая аккуратная нижняя рубашечка. Круглые проймы лежали на двух тонких косточках, которые мы на тогдашнем уровне знания анатомии называли ребрами и лишь потом узнали, что это ключицы. Раздался такой дружный рев, что взрослые мигом очутились рядом. Когда, наконец, силком оторвали мои руки от лица, я увидела сестру, которая печально глядела на меня и Лузочку, тонкими руками прижимавшую края матроски один к другому, как будто они могли срастись. Губы у Лузочки дрожали, а глаза, полные слез, с великой жалостью были устремлены на меня. Тетя Нюра взяла дочку за руку и тихо увела домой. Вечером (мы уже легли спать) вернулись с работы наши родители, и я слышала негромкий долгий разговор на кухне. Потом Матрешенька поднялась на пятый этаж к тете Нюре, а когда вернулась, я услышала ее шепот: «Нет, говорят, никаких денег не надо. Это же, говорят, дети. Они нечаянно…» Лузочка изредка носила эту матроску, но в будни, а не в праздники. Кофточка была очень аккуратно зашита. Только все равно был виден длинный, от воротника до пояса, шов. Ведь материал был тонкий, блестящий, чистая шерсть.

Сказка «История старого ёлочного шара» (исп.: Н.Литвинов) Слушать онлайн

«Тимур и его команда» (исп.: М.Жигалов, А.Кузнецов, Т.Курьянова, Е.Миллиоти, Т.Аксюта, Я.Лисовская, Л.Шабарин, И.Потоцкая, Д.Филимонов, М.Лобанов и др.). Слушать онлайн

"Совесть"Нина Карнаухова не приготовила урока по алгебре и решила не идти в школу. Но, чтобы знакомые случайно не увидели, как она во время рабочего дня болтается с книгами по городу, Нина украдкой прошла в рощу. Положив пакет с завтраком и связку книг под куст, она побежала догонять красивую бабочку и наткнулась на малыша, который смотрел на нее добрыми, доверчивыми глазами. А так как в руке он сжимал букварь с заложенной в него тетрадкой, то Нина смекнула, в чем дело, и решила над ним подшутить. — Несчастный прогульщик! — строго сказала она. — И это с таких юных лет ты уже обманываешь родителей и школу? — Нет! — удивленно ответил малыш. — Я просто шел на урок. Но тут в лесу ходит большая собака. Она залаяла, и я заблудился. Нина нахмурилась. Но этот малыш был такой смешной и добродушный, что ей пришлось взять его за руку и повести через рощу. А связка Нининых книг и завтрак так и остались лежать под кустом, потому что поднять их перед малышом теперь было бы стыдно. Вышмыгнула из-за ветвей собака, книг не тронула, а завтрак съела. Вернулась Нина, села и заплакала. Нет! Не жалко ей было украденного завтрака. Но слишком хорошо пели над ее головой веселые птицы. И очень тяжело было на ее сердце, которое грызла беспощадная совесть.

Радиопостановка по одноимённой повести Аркадия Гайдара «Дальние страны» (исп.: О.Ефремов, В.Сперантова, И.Потоцкая, А.Ильина, В.Заманский, Е.Евстигнеев, В.Кашпур, Владлен Паулус, Н.Киселёва) Слушать онлайн

Сказ «Богатырёва рукавица» в исполнении Алексея Николаевича Грибова - народный артист СССР. Слушать онлайн

М.М.Пришвин «Зверь бурундук» Можно легко понять, для чего у пятнистого оленя на шкуре его везде рассыпаны частые белые пятнышки. Раз я на Дальнем Востоке шел очень тихо по тропинке и, сам не зная того, остановился возле притаившихся оленей. Они надеялись, что я не замечу их под деревьями с широкими листьями, в густой траве. Но, случилось, олений клещ больно укусил маленького теленка; он дрогнул, трава качнулась, и я увидел его и всех. Тут-то вот и я понял, почему у оленей пятна. День был солнечный, и в лесу на траве были «зайчики» — точно такие же, как у оленей и ланей. С такими «зайчиками» легче затаиться. Но долго я не мог понять, почему у оленя назади возле хвоста большой белый кружок, вроде салфетки, а если олень испугается и бросится бежать, то эта салфетка становится много заметнее. Для чего оленю эти салфетки? Думал я об этом и вот как догадался. Однажды мы поймали диких оленей и стали их кормить в домашнем питомнике бобами и кукурузой. Зимой, когда в тайге с таким трудом оленю достается корм, они ели у нас готовое и самое любимое, самое вкусное в питомнике блюдо. И они до того привыкли, что, как завидят у нас мешок с бобами, бегут к нам и толпятся возле корыта. И так жадно суют морды и спешат, что бобы и кукуруза часто падают из корыта на землю. Голуби это уже заметили прилетают клевать зерна под самыми копытами оленей. Тоже прибегают собирать падающие бобы бурундуки, эти небольшие, совсем похожие на белку полосатые прехорошенькие зверьки. Трудно передать, до чего ж пугливы эти пятнистые олени и что только может им представиться. В особенности же пуглива у нас была самка, наша красавица Хуа-Лу. Случилось раз, она ела бобы в корыте рядом с другими оленями. Бобы падали на землю, голуби и бурундуки бегали возле самых копыт оленей. Вот Хуа-Лу нечаянно наступила копытцем на пушистый хвост одного зверька, и этот бурундук в ответ впился в ногу оленя Хуа-Лу вздрогнула, глянула вниз, и ей, наверно, бурундук представился чем-то ужасным. Как она бросится! И за ней разом все на забор, и — бух! — забор наш повалился. Маленький зверек бурундук, конечно, сразу спрятался, но для испуганной Хуа-Лу: теперь за ней бежал, несся по ее следам не маленький, а огромнейший зверь бурундук. Другие олени ее понимали по-своему и вслед за ней стремительно неслись. И все бы эти олени убежали и весь наш большой труд пропал бы, но у нас была немецкая овчарка Тайга, хорошо приученная к этим оленям. Мы пустили вслед за ними Тайгу. В безумном страхе неслись олени, и, конечно, они думали, что не собака за ними бежит, а все тот же страшный, огромный зверище бурундучище. У многих зверей есть такая повадка, что если их гонят, то они бегут по кругу и возвращаются на то же самое место. Так охотники зайцев гоняют с собаками: заяц почти всегда прибегает на то же самое место, где лежал, и тут его встречает стрелок. И олени так неслись долго по горам и долам и вернулись к тому же самому месту, где им хорошо живется — и сытно и тепло. Так вот и вернула нам оленей отличная, умная собака Тайга. Но я чуть было и не забыл о белых салфетках, из-за чего я завел этот рассказ. Когда Хуа-Лу бросилась через упавший забор и от страха у ней назади белая салфетка стала много шире, много заметней, то в кустах только и видна была одна эта мелькающая белая салфетка. По этому белому пятну бежал за ней другой олень и сам тоже показывал следующему за ним оленю свое белое пятно. Вот тут-то я и догадался впервые, для чего служат эти белые салфетки пятнистым оленям. В тайге ведь не только бурундук — там и волк, и леопард, и сам тигр. Один олень заметит врага, бросится, покажет белое пятнышко и спасает другого, а этот спасает третьего, и все вместе приходят в безопасные места.

Радиопостановка по одноимённому сказу Павла Бажова "Таюткино зеркальце" (исп.: Вс.Кузнецов, И.Краско, В.Ляхов, Н.Антонова, И.Двоскина, В.Курков, А.Павловский, Д.Прощалыгин) Слушать онлайн

Аришка-Трусишка Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-Трусишкой звали. До того трусливая была девчонка, — ну, просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от неё никакой помощи. — Слышь, Аришка, — скажет, бывало, мать, — возьми ведёрочко, натаскай из пруда воды в корыто: постирать надо. Аришка уж губы надула. — Да-а!.. В пруду — лягушки. — Ну и пусть лягушки. Тебе что? — А они прыгучие. Я их боюся. Натаскает Федора воды сама, бельё постирает. — Поди, доченька, на чердаке бельё развесь — посушиться. — Да-а!.. На чердаке — паук. — Ну и пусть паук. — Он ползучий. Я его боюся. Махнёт Федора рукой на дочь, сама на чердак полезет. — А ты, Аришка, пока хоть в чулан сходи, молока крынку принеси. — Да-а!.. А в чулане — мыши. — А хоть бы и так! Не съедят они тебя. — Они хвостатые. Я их боюся. Ну, что с такой трусишкой поделаешь?! Раз летом убирали колхозники сено на дальнем покосе в большом лесу. Аришка от матери ни на шаг, цепляется за юбку, — работать не даёт. Федора и придумала: — Ты бы, девушка, в лес сходила по малину. Тут в лесу страсть сколько малины. Хоть лукошко набери. Аришка — первая в колхозе сластёна. К ягодам липнет, как муха к сахару. — Где, маменька, где тут малинка? — Да вон на опушке. Идём, покажу. Как увидела Аришка на кустах красные ягоды, так к ним и кинулась. — Далёко-то в лес, слышь, не ходи, доченька, — наставляла Федора. — А напугаешься чего — меня кличь. Я тут рядом буду, никуда не уйду. * * * Славно поработалось в тот день Федоре: ни разу её из лесу Аришка не окликнула. Пришло время полдничать. Только собралась Федора за дочуркой в лес, глядь — Аришка сама идёт. Все щёки у неё в малиновом соку и в руках — полное лукошко ягоды. — Умница, доченька! — обрадовалась Федора. — И где же это ты столько много ягоды набрала? — А там подальше, за ручьём, в большом малиннике. — Ишь расхрабрилась, куда забрела! Говорила ведь я тебе: далеко в лес не заходи. Как там тебя звери не съели? — Какие там звери? — смеётся Аришка. — Один медвежонок всего и был. Тут уж Федоре пришёл черёд пугаться. — Как… медвежонок? Какой такой медвежонок?.. — Да смешной такой, хорошенький. Мохнатый весь, носик чёрненький, а глазки зелёные-зелёные! — Батюшки-светы! И ты не испугалась? — И не подумала! Я ему: «Здравствуй, Мишук!» А он, бедненький, напугался — да на дерево от меня. Я ему кричу: «Слазь, Мишенька, слазь! Дай только поглажу!» А он выше да выше. Так и не слез ко мне. Поди, и сейчас на том дереве сидит, с перепугу-то. У Федоры так сердце и оборвалось. — А в кустах, доченька, никого там не приметила? — Был кто-то, ходил, сучьями потрескивал да всё ворчал толстым голосом. Тоже, верно, малинку собирал. Уж я звала-звала: «Дяденька, пособи медвежонка поймать!» Да не вышел он ко мне. — Дитя неразумное! — всплеснула руками Федора. — Да ведь это не иначе как сама медведиха кругом ходила, своего медвежонка берегла! Да как только она тебя насмерть не разорвала! А колхозники, как такое услыхали, сейчас подхватили кто топор, кто вилы — да в лес! В малиннике за ручьём и на самом деле нашли медведицу. Только она им не далась, ушла от них с другим своим медвежонком. А того медвежонка, что на дерево залез, колхозники изловили и Аришке в подарок на ремешке привели. Случилось это всё в прошлом году. Теперь медвежонок с большого медведя вырос, а от Аришки ни на шаг, как, бывало, Аришка от матери. Сама Аришка — та всё ещё маленькая, только ещё в первый класс пошла, и над партой её чуть видно. Мишука своего нисколько не боится, хоть он вон какое страшилище вырос: лошади от него шарахаются и трактор на дыбы становится. Нынче уж Федорину дочурку никто Аришкой-Трусишкой не зовёт — все Аришей с Мишей величают. Она старательная такая стала, всем девчонкам в пример, матери помощница. И за водой на пруд, и в погреб, и на чердак ходит. Вот и пойми её, чего она раньше мышей-то боялась!

Радиопостановка по одноимённой повести Виталия Бианки «Оранжевое горлышко» (исп.: А.Борзунов, Вс.Ларионов, Я.Лисовская, Б.Шувалов, П.Курочкин, Т.Шатилова, И.Потоцкая, Т.Аксюта и др.) Слушать онлайн

«Волк и Кот» в исполнении народного артиста СССР Анатолия Папанова Слушать онлайн

«Осел и соловей» Осел увидел Соловья И говорит ему: "Послушай-ка, дружище! Ты, сказывают, петь великий мастерище. Хотел бы очень я Сам посудить, твое услышав пенье, Велико ль подлинно твое уменье?" Тут Соловей являть свое искусство стал: Защелкал, засвистал На тысячу ладов, тянул, переливался; То нежно он ослабевал И томной вдалеке свирелью отдавался, То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался. Внимало все тогда Любимцу и певцу Авроры; Затихли ветерки, замолкли птичек хоры, И прилегли стада Чуть-чуть дыша, пастух им любовался И только иногда, Внимая Соловью, пастушке улыбался. Скончал певец. Осел, уставясь в землю лбом, "Изрядно, - говорит, - сказать неложно, Тебя без скуки слушать можно; А жаль, что незнаком Ты с нашим петухом; Еще б ты боле навострился, Когда бы у него немножко поучился", Услыша суд такой, мой бедный Соловей Вспорхнул - и полетел за тридевять полей. Избави бог и нас от этаких судей.

Басню «Орёл и паук» читает чит. М. Названов. Слушать онлайн

«Весёлая перемена. Звонок» Слушать онлайн

«Весёлая перемена. Ученики» Слушать онлайн

Токмакова Ирина Петровна (1929–2018) Русская писательница, поэт, драматург и переводчица. Наиболее известные произведения: «Аля, Кляксич и буква «А», «Где спит рыбка?», «Сосны шумят» и др. Биография

Воскобойников Валерий Михайлович (род.1939) Советский и российский детский прозаик, драматург, публицист. Лауреат премии правительства РФ в области культуры - за серию книг «Жизнь замечательных детей» (2011) Наиболее известные произведения: серия «Жизнь замечательных детей», «Кирилл и Мефодий», «900 дней мужества», «Рассказы о юных героях» и др. Биография

Гоголь Николай Васильевич (1809–1852) Ррусский прозаик, драматург, критик, публицист, классик русской литературы. Оказал большое влияние на русскую и мировую литературуНаиболее известные произведения: «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Мертвые души», «Ревизор», «Петербургские повести» и др. Биография

Виктор Петрович Астафьев ((1924–2001) Русский прозаик, драматург, эссеист, сценарист. Герой Социалистического Труда (1989), лауреат двух Государственных премий Российской Федерации (1995, 2003 — посмертно), двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и Государственной премии РСФСР имени М. Горького (1975), кавалер ордена Ленина (1989). Наиболее известные произведения: «Белогрудка», «Последний поклон», «Стрижонок Скрип», «Васюткино озеро» и др. Биография

Митяев Анатолий Васильевич (1924–2008) Советский и российский писатель, журналист, редактор. Также ответственный секретарь детской газеты «Пионерская правда» (1950-1960), главный редактор детского журнала «Мурзилка» (1960-1974), главный редактор студии «Союзмультфильм».Наиболее известные произведения: «Книга будущих командиров», «Рассказы о русском флоте», «Ржаной хлебушко — калачу дедушка» и др. Биография

Сабитова Диана Рафисовна (Дина Сабитова) (род. 1969) Детский писатель, филолог-русист, кандидат филологических наук. Литературные произведения: «Где нет зимы», «Мышь Гликерия», «Цирк в шкатулке» и др. Биография

Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837) Самый известный русский поэт, драматург и прозаик, заложивший основы русского реалистического направления, литературный критик и теоретик литературы, историк, публицист, журналист, классик русской литературы. Основоположник современного русского литературного языка.Наиболее известные произведения: «Евгений Онегин», «Дубровский», «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Медный всадник», «Руслан и Людмила», «Сказка о царе Салтане» и др. Биография

Сказка «Букваринск» в исполнении А.Борзунова и др. Слушать онлайн

С добрым утром Дождик каплю уронил, Словно бы горошинку. Мне послышалось, спросил: — Ты не спишь, Алёшенька? Воробьишки гомонят, Севши в ряд на жёрдочку. — С добрым утром! — говорят, Слышно через форточку. Лёгкий тюль от ветерка На окне колышется. Радио издалека: — С добрым утром! — слышится. — С добрым утром, — я пою Маме, папе, бабушке, И дождю, и воробью, И травушке-муравушке. — С добрым утром! — я кричу, Чтоб погромче вышло. Чтоб во всей стране, хочу, Людям было слышно! Я вскочил с постели быстро, Папин я включил транзистор, Мне ответил кто-то в нём: — С добрым утром, с добрым утром И с хорошим днём!

Поставновка «Приключения Единицы и Нолика» по сказке И.Токмаковой «Может, Нуль не виноват?» (исп.: Н.Вартанова, Л.Ильина, А.Леньков) Слушать онлайн

Марат Казей Это трагическое событие случилось за год до великой Победы — 11 мая 1944 года. Два человека — мужчина и мальчик — вошли в деревню, когда только начало светать. Фамилия мужчины — Ларин. Он был начальником разведки партизанского отряда. Имя мальчика, Марата Казея, партизанского разведчика, в окрестных деревнях знали многие. Враги называли его «неуловимым» и обещали награду тому, кто его выдаст. Марат носил на ремне две гранаты, а на груди — автомат. Когда его сестра Ариадна, тоже партизанка, спросила, почему он носит две гранаты, Марат ответил: «Одну — для фашистов, другую — для себя, если отбиваться будет нечем». Он не знал тогда, что предрекает свою гибель. Ларин и Марат возвращались с трудного задания и решили хотя бы немного отдохнуть у хороших знакомых в деревне, где не было немцев. Отдыха не получилось. Внезапно деревню окружили больше сотни фашистов и полицаев. Ларин погиб сразу, едва выбежал из дома. Марату удалось перескочить через забор и броситься к лесу. Но и там его ждали фашисты. Тогда он залёг в кустах и начал отстреливаться. Жители видели, как немцы забирают Марата в «кольцо», как после его выстрелов кто-то из врагов падал на не просохшую после зимы землю и больше уже не поднимался. — Сдавайся! Мы сохраним тебе жизнь! — кричали фашисты мальчишке. Неожиданно выстрелы из кустов прекратились. Марат поднялся. Осмелев, враги стали подступать к нему со всех сторон. Когда они приблизились, раздался взрыв. Марат уже не слышал автоматных очередей из леса, не видел, как ему на помощь спешит базировавшийся неподалёку партизанский отряд, — не желая сдаваться, разведчик подорвал себя и окруживших его врагов. При том взрыве погибли двадцать девять фашистов. В отместку немецкий офицер приказал запереть жителей деревни в большом сарае и сжечь заживо вместе с детьми. О подвигах погибшего юного героя Марата Казея скоро узнала вся наша страна. В деревне, где он родился и рос, после войны создали музей, в котором рассказывают о его короткой, но такой яркой жизни. Именем Марата назвали большой боевой корабль. Именно корабль, потому что мальчишка мечтал после войны выучиться на моряка и стать капитаном. Этого не случилось. Мы можем сегодня лишь приблизиться к могиле Марата и, возложив цветы, поклониться ему. * * * Когда Марат родился, отец, Иван Георгиевич, объявил, что назовёт его в честь корабля, на котором он во время Гражданской войны служил механиком, — «Марат». В их деревне никого прежде не называли таким необычным именем. Правда, многое из того, что делали родители Марата, было необычным. Даже их знакомство и свадьба. Однажды моряк Иван Казей прибыл на побывку в свою деревню. А деревня эта славилась тем, что многие жители её носили фамилию «Казей». Но одна половина Казеев с давних лет враждовала с другой. И даже танцевать парни приглашали девушек только из своей половины. Вечером на танцы под гармошку позвали и моряка. И вдруг шестнадцатилетняя Анна из враждебной половины прошла через весь зал с букетиком полевых цветов и вручила их моряку. Все в зале мгновенно умолкли и стали затаив дыхание ждать, что будет дальше. А дальше моряк пригласил её на танец. Уже к концу отпуска Иван пришёл к родителям девушки и объявил, что они с Аней решили пожениться. Но его прогнали с порога. — Только посмей за него замуж податься! — грозили ей родственники. — Кто угодно, только не из враждебного стана! — твердила ему родня. Поэтому невесте никто не готовил свадебного платья: она сама сшила его из дешёвого белого материала. А демобилизовавшийся моряк вместо праздничной одежды, которой у него и не было, надел свою морскую форму. Шли годы. У Ивана и Анны подрастали дети, старшие помогали воспитывать младших. В семье царили мир и покой. Поэтому в деревне их считали счастливыми. * * * А потом случилось несчастье. Для всей нашей страны те годы были одновременно и великими и трагическими. Великими — потому что страна начала строить громадные заводы, перегораживала реки плотинами и возводила могучие электростанции. А трагические — потому что хороших людей, которые любили свою страну и честно работали изо всех сил, могли в любой момент отправить в тюрьму по глупому и лживому доносу злобного человека. Так случилось и с отцом Марата. Его арестовали прямо на работе. Один завистливый, злой человек, который потом при фашистах стал предателем, объявил, что отец Марата специально ломал тракторы, чтобы на них нельзя было пахать землю. И суд, поверив этой клевете, отправил Ивана Казея в тюрьму. Маму, Анну Александровну, выгнали с работы, из института, а потом тоже арестовали. Маленьких детей разобрали родственники. Старшая сестра и пятилетний Марат отправились к бабушке Зосе. Потом, уже после войны, новый суд признал отца Марата ни в чём не повинным. Да только отца в живых уже не было. Маму выпустили из тюрьмы за несколько недель до начала войны. * * * Их деревня называлась Станьково. Она находилась в Белоруссии, совсем близко от границы, поэтому фашисты заняли её в первые дни войны. А первые бомбы упали за несколько часов до объявления о войне по радио. Рядом был военный городок, и фашистские самолёты целились именно в него. Вечером эти же самолёты прилетели снова и разбомбили грузовики, в которых мирные люди спешно покидали свои дома. Фронт приближался быстро. Фашисты обосновались в бывшем военном городке. Но ещё несколько дней наши бойцы выходили из леса, ни о чём не догадываясь. Марату в то время было двенадцать лет, а его сестре Ариадне — шестнадцать. Их избушка стояла на краю деревни, они частенько перехватывали выходивших из леса бойцов Красной армии и прятали в своём доме. Мама с раннего утра варила в русской печи в больших чугунках суп и картошку. Не евшие несколько дней бойцы набрасывались на еду, а затем, немного отдохнув, шли дальше, в сторону фронта, чтобы присоединиться к своим. Некоторые солдаты были ранены, и мама вместе с деревенским фельдшером делала им перевязки. А потом, когда фашисты стали проверять у всех документы, мама выдала раненого командира, в то время остановившегося у них, за своего мужа, будто только что вернувшегося из ссылки. И Марат с Ариадной это подтвердили. Скоро по деревням поползли слухи о том, что в округе действуют партизаны: то вражескую машину подорвут, то казнят предателей… Немного окрепнув, командир стал вместе с мамой ходить в лес как бы за грибами. Вернувшись, они каждый раз доставали со дна корзины, из-под грибов, листовку с полученными по радио из Москвы последними известиями о том, как наши части отражают атаки врага. Марат с сестрой старательно переписывали всё на тетрадные листки и по ночам развешивали на столбах и деревьях. Откуда у мамы появляются эти листки, Марат только догадывался. Так могло бы продолжаться долго, если бы не человек, оклеветавший когда-то их отца. Он свободно говорил по-немецки, и фашисты сделали его своим главным помощником. Этот доносчик и сообщил им о маме Марата и раненом командире. Из города были вызваны гестаповцы, которые установили за ними слежку и вскоре схватили на выходе из леса. Обнаружив в корзине с грибами листовку, они поволокли их в деревню, а в доме, где оставались в тот момент Марат с сестрой, устроили обыск. Гестаповский офицер, руководивший обыском, говорил по-русски. Он требовал, чтобы дети рассказали всё, что знают. Офицер жестоко избивал их, пытаясь добиться признания, но Марат и Ариадна стойко молчали. Маму вместе с командиром гестаповцы увезли в Минск. Марат с сестрой несколько месяцев жили в тревожном ожидании, надеясь, что маму всё-таки отпустят. Анну Александровну Казей фашисты повесили на центральной улице Минска, объявив партизанкой-подпольщицей. Однажды ночью в окно тихо постучали. Это был человек из их деревни, который несколько недель назад исчез. — Задание от партизан, — сказал он, когда ребята впустили его в дом. — Попробуйте пробраться в немецкий гарнизон. Там, где был клуб, есть кинобудка. В ней хранился линолеум. Партизанам нужен небольшой кусок, чтобы делать печати для поддельных документов. Сможете раздобыть? Утром Марат с Ариадной набрали мешок яблок из своего сада и отправились продавать в военный городок, где теперь разместились фашисты. Ариадна намеренно громко торговалась с вражескими солдатами, отвлекая их внимание на себя, а Марат, играючи подбрасывая в руках два яблока и насвистывая, незаметно юркнул в дверь пустого клуба. Там он добежал до кинобудки, мигом отрезал кусок линолеума, спрятал его под рубашкой и так же незаметно вышел на улицу. Первое серьёзное задание партизан было выполнено. * * * Марат уже давно догадывался, что один из его родственников подумывает уйти к партизанам, и однажды незаметно пошёл следом за ним. На всех лесных тропинках вокруг отряда стояли часовые, которые, проверив, пропустили родственника. А Марат сумел пробраться так, что его никто не заметил. И когда он неожиданно появился в командирской землянке, все были удивлены. — Если этот парнишка сумел незаметно пройти к нам, значит, из него выйдет хороший разведчик, — сказал командир отряда. И не ошибся. Скоро Марат стал незаменимым. Юный разведчик носил два вида одежды. У партизан были свои портной и сапожник. Они сшили двенадцатилетнему мальчику военную форму и сапоги. Их Марат носил в отряде и надевал, уходя на боевые задания. Тогда-то на ремне, стягивавшем шинель, и подвешивал две гранаты. Но были и другие задания. Часто ему удавалось проникнуть туда, куда не могли пройти взрослые. В то время между разорёнными войной деревнями ходило немало нищих детей. Немцы особого внимания на них не обращали. Отправляясь в разведку, Марат, если того требовало задание, мгновенно преображался в такого нищего. И вместо юного партизана становился маленьким голодным бродяжкой-попрошайкой — в стоптанных лаптях с онучами, намотанными кое-как на ноги почти до колен, в заплатанном ватнике. В таком виде Марат ходил по селениям, высматривал и запоминал, где размещались гарнизоны, штаб, склады оружия. Наткнувшись на вражеских офицеров, он жалобным голосом выпрашивал у них подаяние. Когда же те злобно гнали его прочь, робко сжавшись, отходил. А потом, вернувшись в отряд и переодевшись в военную форму, вместе со взрослыми уходил в ночные рейды, чтобы уничтожить те самые фашистские штабы и гарнизоны, которые примечал днём. Ещё в первый день, когда командир отряда сомневался, доверить ли ему автомат, Марат так быстро и лихо разобрал и собрал это боевое оружие, что тот поразился увиденному. — У меня же сестра Ариадна — ворошиловский стрелок, до войны научилась стрелять, вот и я у неё… — объяснил он. Подобрали Марату и лошадку для конных атак — низенькую, худенькую, с провисшей спиной. И он стеснялся её совсем не боевого вида. * * * Однажды в штабной землянке обсуждали, как остановить электростанцию, которая освещала в Минске все учреждения гитлеровцев. Электростанция работала на торфе, а его заготавливал большой завод в Мелешове. Марат присутствовал на этом совещании. — Остановим завод — не будет света у фашистов, — сказал командир отряда. — Только как это сделать? Завод охраняется мощным гарнизоном. В открытом бою нам его не одолеть. — Для начала уничтожим гитлеровского шефа-комиссара и его охрану, — предложил начальник разведки. — Он часто ездит в Минск. Подловим его на шоссе. Узнать бы, когда он поедет в очередной раз… Давайте мы отправимся вдвоём с Маратом! — Попробуйте, — отозвался командир отряда. — Марат, ты согласен с таким планом? — Не согласен, товарищ командир. Лучше мне идти одному. — Опасно, Марат. Там охрана лютая. — Поэтому я и пойду один. Взрослых обязательно схватят. А с меня что им взять? Вы не бойтесь, товарищ командир. Увидите, я всё сделаю незаметно для немцев, они даже не догадаются. Я же не зря в свободное время учу немецкий. На рассвете Марат переоделся в свои лохмотья, основательно выпачкался и с холщовой сумой отправился в разведку. Весь день в отряде с тревогой ждали его возвращения. И вот наконец он появился. Усталый, но довольный. — Всё в порядке, товарищ командир! Я немцам песни пел. Вот, даже полсумы хлебных объедков насобирал. — А с заданием-то что? — Завтра утром шеф-комиссар с охраной едет в Минск. Возвращается в шесть-семь вечера. Успеем подготовить им встречу! Назавтра группа партизан поджидала на месте, удобном для засады. Марат был с ними. В семь часов вечера показались машины шеф-комиссара с охраной. Завязался бой. Двух немцев партизаны взяли в плен, а шеф-комиссар и остальные были уничтожены. Партизаны прибыли в отряд на машине, с оружием, боеприпасами и продуктами. В следующий раз Марат отправился в разведку верхом, но не один, вместе с опытным, уже немолодым разведчиком. Однако разведка эта кончилась плохо. Задание было выполнено, но на обратном пути, вблизи леса, они наткнулись на вражеский патруль. Разведчика убили, а Марату удалось, отстреливаясь, скрыться. Коня убитого разведчика, Орлика, которого он привёл в отряд, решили передать Марату. Спустя две недели Марат, возвращаясь с очередного задания, увидел идущую по шоссе легковую машину. На этот раз он был в своей партизанской форме и при полном вооружении. Спрятавшись в кустах у канавы, он открыл по машине огонь и убил шофёра. В машине остался сидеть пассажир, до смерти перепуганный немецкий майор. Марат разоружил его и привёл в лагерь. Оказалось, юный разведчик доставил очень важного пленного: майор вёз из Минска секретнейшие документы — план карательной операции против партизан. Все документы вместе с майором тут же переправили на Большую землю. Скоро о смелом, ловком мальчишке с автоматом и двумя гранатами на ремне по многим селениям разошлись легенды. Вместе с партизанами он взрывал поезда, отыскивал в лесу радиостанции, сбрасываемые с самолёта, выручал арестованных, которых гитлеровцы собирались казнить… Фашисты в деревнях развесили объявления, обещая награду тому, кто поможет поймать его. * * * Орлика партизаны считали конём трудноуправляемым. Но Марата он полюбил сразу и слушался его абсолютно во всём. Однажды вдвоём они спасли партизан. Это случилось зимой, когда уже некоторые деревни были полностью освобождены от гитлеровцев. Деревни эти называли партизанскими. В одной такой, Румок, разместился штаб партизанской бригады. Отряды партизан приходили в деревню помочь её жителям по хозяйству — наготовить дров, починить утварь, поправить домишки, а заодно и в баньке помыться. Неожиданно большие силы гитлеровцев окружили селение. Нужно было немедленно сообщить в отряд имени Фурманова, который стоял поблизости в лесу, чтобы он ударил в тыл немцам. Однако другого пути, кроме как через обстреливаемое поле, не существовало. Партизаны как могли отбивались от наступающих фашистов, но было понятно, что боеприпасов им хватит ненадолго. Первого из партизан, который попробовал проскочить на коне через поле, гитлеровцы убили сразу. Второму удалось добраться до середины, когда его настигла вражеская пуля. И тогда командир бригады, Баранов, сам решил прорваться сквозь немецкое окружение. Но его остановил Марат: — Товарищ командир, вы слишком большой… и заметный, они вас убьют, а я на Орлике проскочу. Он так просил Баранова, что тот сдался и отпустил Марата, вручив ему записку для командира фурмановцев. Марат вскочил на Орлика и, слившись с ним, галопом помчался через поле. Фашисты будто только его и ждали: сразу ударили изо всех стволов. Но конь продолжал лететь в сторону леса. Партизаны, затаив дыхание, ждали. Вдруг на мгновение им показалось, что конь споткнулся. Но нет, Орлик выправился и вынес отважного мальчишку из-под обстрела. Отряд Фурманова пришёл на помощь вовремя. А следом подоспела и вся бригада, и теперь уже сами гитлеровцы оказались в окружении. * * * Когда 11 мая 1944 года Марат погиб, партизаны долго не могли в это поверить. Трудно было поверить в гибель брата и его сестре Ариадне. В то время она уже находилась в госпитале на Большой земле. Зимой часть её отряда попала в окружение, и бойцы, укрываясь от врага, пролежали около суток в лютый мороз на снегу. Ариадна сильно промёрзла и ног своих уже не чувствовала. Ещё несколько дней, не думая о себе, она спасала других. В результате девушка лишилась ног. Но она не отчаялась и заставила себя научиться ходить на протезах так, что никто и не догадывался о её инвалидности. После войны Ариадна Ивановна закончила педагогический институт и стала одной из лучших учительниц Белоруссии, Героем Социалистического Труда. Она и создала в родной деревне Станьково музей своего брата — погибшего в 14 лет Героя Советского Союза Марата Ивановича Казея, собрав бережно хранившиеся фотографии, документы и приказы партизанских командиров.

Повесть "Тарас Бульба" Читать на Литрес

Рассказ «Индия» читает народный артист Российской Федерации Борис Щербаков. Слушать онлайн

Рассказ «Фотография, на которой меня нет» (исп. В. Степанов, М. Януш и др.) Слушать онлайн

«Горячий гвоздь» В деревню к деду Сергею приехал из города внук — тоже Сергей. Дед старше внука ровно в десять раз. Но им, старому и малому, хорошо вместе. Один Сергей что-нибудь мастерит, другой Сергей смотрит. Они сделали тележку на старых велосипедных колесах, рамки для ульев. А сегодня делают грабли: скоро сенокос. — Конечно, — говорит дед внуку, — можно грабли в магазине купить, но там они железные, тяжелые. А мы сделаем бабушке Дуне деревянные, легкие. Бабушка будет ими сено ворошить и не устанет. У деда Сергея заранее все припасено для граблей: еловая жердочка, березовый брусок, кленовый чурбак. Рубанком дед Сергей обстрогал жердочку, стала она ровная и гладкая. — Ну-ка, Сергей, примерься, как в руках держится? Примерился внук — провел по траве жердочкой раз-другой, будто сено гребет. Хорошо в руках держится! Просверлил дед Сергей коловоротом в бруске двенадцать дыр — для зубьев. Тринадцатую — для ручки. Топором расколол чурбак на мелкие части, на карандашики. Стамеской карандашики заточил — получились зубья. У деда глаз верный: толщиной зубья как раз чтобы с напором войти в дырки. Загнал дед Сергей зубья в брусок, вставил ручку — грабли готовы. Но не совсем. Надо гвоздем закрепить ручку в бруске. — Неси-ка, Сергей, гвозди. Подходящий выберем. Принес внук старый чугунок с гвоздями. Но сколько дед ни перебирал их, подходящего не нашел. — Длинные они и толстые, стану забивать — ручка расколется. Будем из толстого и длинного делать гвоздь короткий и плоский. Всадил дед Сергей топор в бревно. На обухе топора молотком расплющил гвоздь. Потом приставил его к углу обуха, еще раз молотком ударил — ненужный конец гвоздя и отскочил. Внук Сергей обрубок поднял, но тут же выронил: горячий он, пальцы обжег. — Дед, а дед! Почему гвоздь горячий? — В работе был. В работе все нагревается: и железо, и человек. — А ты, дед, нагрелся? — И я нагрелся. Разве не видно? Посмотрел внук, а у дедушки на лбу капелька пота. Закрепил дед Сергей ручку в бруске гвоздем. Вот теперь грабли совсем готовы.

В нашей библиотеке можно прочесть книги Дины Сабитовой:

• Цирк в шкатулке
• Где нет зимы
• Три твоих имени
• Мышь Гликерия. Цветные и полосатые дни

Пророк Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, — И шестикрылый серафим На перепутье мне явился. Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, — И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».

Сотник Юрий Вячеславович (1914–1997) Русский детский писатель, драматург. Наиболее известные произведения: «Архимед Вовки Грушина», «Как я был самостоятельным», «Машка Самбо и Заноза» и др. Биография

Москвина Марина Львовна (род.1954) Российский писатель, сценарист, журналист, телеведущий и радиоведущий.Наиболее известные произведения: «Моя собака любит джаз», «Блохнесское чудовище, или Жизнь и приключения милиционера Караваева», «Как Дед Мороз на свет появился», «Не наступите на жука» и др. Биография

Гернет Нина Владимировна (1899–1982) Советский детский писатель, классик кукольной драматургиию Наиболее известные произведения: «Катя и крокодил», «Сказка про лунный свет», «Умная Маша» и др. Биография

Старк Ульф Готтфрид (Ulf Stark) (1944–2017) Шведский писатель и сценарист, классик шведской и мировой детской литературы. Наиболее известные произведения для детей и подростков: «Моя сестренка — ангел», «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?», «Чудаки и зануды», «Чёрная скрипочка» и др. Биография

Велтистов Евгений Серафимович (1934–1989) Советский писатель, автор фантастических книг для детей, сценарист, журналист. Наиболее известные произведения: «Миллион и один день каникул», «Приключения Электроника», «Электроник — мальчик из чемодана» и др. Биография

Алексин Анатолий Георгиевич (1924–2017) Настоящая фамилия Гоберман. Русский советский и израильский писатель, сценарист, драматург и общественный деятель. Наиболее известные произведения: «А тем временем где-то…», «В стране вечных каникул», «В тылу, как в тылу» и др. Биография

Зощенко Михаил Михайлович (1894–1958) Русский писатель, драматург, сценарист, переводчик. Классик русской и советской литературы, один из основателей советской сатирической юмористической литературы. Наиболее известные детские произведения: «Ёлка», «Бабушкин подарок», «Умные животные», цикл рассказов «Лёля и Минька» и др. Биография

Инсценировка рассказа «Архимед» Вовки Грушина» (исп.: В.Сперантова, И.Потоцкая, З.Бокарева, А.Бабаева, А.Елисеева, Н.Львова) Слушать онлайн

Гадюка Мимо окна вагона проплыл одинокий фонарь. Поезд остановился. На платформе послышались торопливые голоса: – Ну, в час добрый! Смотри из окна не высовывайся! – Не буду, бабушка. – Как приедешь, обязательно телеграмму!.. Боря, слышишь? Мыслимое ли дело такую пакость везти! Поезд тронулся. – До свиданья, бабушка! – Маму целуй. Носовой платок я тебе в карман… Старичок в панаме из сурового полотна негромко заметил: – Так-с! Сейчас, значит, сюда пожалует Боря. Дверь отворилась, и Боря вошел. Это был мальчик лет двенадцати, упитанный, розовощекий. Серая кепка сидела криво на его голове, черная курточка распахнулась. В одной руке он держал бельевую корзину, в другой – веревочную сумку с большой банкой из зеленого стекла. Он двигался по вагону медленно, осторожно, держа сумку на почтительном расстоянии от себя и не спуская с нее глаз. Вагон был полон. Кое-кто из пассажиров забрался даже на верхние полки. Дойдя до середины вагона, Боря остановился. – Мы немного потеснимся, а молодой человек сядет здесь, с краешку, – сказал старичок в панаме. – Спасибо! – невнятно проговорил Боря и сел, предварительно засунув свой багаж под лавку. Пассажиры исподтишка наблюдали за ним. Некоторое время он сидел смирно, держась руками за колени и глубоко дыша, потом вдруг сполз со своего места, выдвинул сумку и долго рассматривал сквозь стекло содержимое банки. Потом негромко сказал: «Тут», убрал сумку и снова уселся. Многие в вагоне спали. До появления Бори тишина нарушалась лишь постукиванием колес да чьим-то размеренным храпом. Но теперь к этим монотонным, привычным, а потому незаметным звукам примешивался странный непрерывный шорох, который явно исходил из-под лавки. Старичок в панаме поставил ребром на коленях большой портфель и обратился к Боре: – В Москву едем, молодой человек? Боря кивнул. – На даче были? – В деревне. У бабушки. – Так, так!.. В деревне. Это хорошо. – Старичок немного помолчал. – Только тяжеленько, должно быть, одному. Багаж-то у вас вон какой, не по росту. – Корзина? Нет, она легкая. – Боря нагнулся зачем-то, потрогал корзину и добавил вскользь: – В ней одни только земноводные. – Как? – Одни земноводные и пресмыкающиеся. Она легкая совсем. На минуту воцарилось молчание. Потом плечистый рабочий с темными усами пробасил: – Это как понимать: земноводные и пресмыкающиеся? – Ну, лягушки, жабы, ящерицы, ужи… – Бррр, какая мерзость! – сказала пассажирка в углу. Старичок побарабанил пальцами по портфелю: – Н-да! Занятно!.. И на какой же предмет вы их, так сказать… – Террариум для школы делаем. Двое наших ребят самый террариум строят, а я ловлю. – Чего делают? – спросила пожилая колхозница, лежавшая на второй полке. – Террариум, – пояснил старичок, – это, знаете, такой ящик стеклянный, вроде аквариума. В нем и содержат всех этих… – Гадов-то этих? – Н-ну да. Не гадов, а земноводных и пресмыкающихся, выражаясь научным языком. – Старичок снова обратился к Боре: – И… и много, значит, у вас этих земноводных? Боря поднял глаза и стал загибать пальцы на левой руке: – Ужей четыре штуки, жаб две, ящериц восемь и лягушек одиннадцать. – Ужас какой! – донеслось из темного угла. Пожилая колхозница поднялась на локте и посмотрела вниз на Борю. – И всех в школу везешь? – Не всех. Мы половину ужей и лягушек на тритонов сменяем в соседней школе. – Ужотко попадет тебе от учителей… Боря передернул плечами и снисходительно улыбнулся: – «Попадет»! Вовсе не попадет. Наоборот, даже спасибо скажут. – Раз для ученья, стало быть, не попадет, – согласился усатый рабочий. Разговор заинтересовал других пассажиров: из соседнего отделения вышел молодой загорелый лейтенант и остановился в проходе, положив локоть на вторую полку; подошли две девушки-колхозницы, громко щелкая орехи; подошел высокий лысый гражданин в пенсне; подошли два ремесленника. Боре, как видно, польстило такое внимание. Он заговорил оживленнее, уже не дожидаясь расспросов: – Вы знаете, какую мы пользу школе приносим… Один уж в зоомагазине семь пятьдесят стоит, да еще попробуй достань! А лягушки… Пусть хотя бы по трешке штука, вот и тридцать три рубля… А самый террариум!.. Если такой в магазине купить, рублей пятьсот обойдется. А вы говорите «попадет»! Пассажиры смеялись, кивали головами. – Молодцы! – А что вы думаете! И в самом деле пользу приносят. – И долго ты их ловил? – спросил лейтенант. – Две недели целых. Утром позавтракаю – и сразу на охоту. Приду домой, пообедаю – и опять ловить, до самого вечера. – Боря снял кепку с головы и принялся обмахиваться ею, – С лягушками и жабами еще ничего… и ящерицы часто попадаются, а вот с ужами… Я раз увидел одного, бросился к нему, а он – в пруд, а я не удержался – и тоже в пруд. Думаете, не опасно? – Опасно, конечно, – согласился лейтенант. Почти весь вагон прислушивался теперь к разговору. Из всех отделений высовывались улыбающиеся лица. Когда Боря говорил, наступала тишина. Когда он умолкал, отовсюду слышались приглушенный смех и негромкие слова: – Занятный какой мальчонка! – Маленький, а какой сознательный! – Н-нда-с! – заметил старичок в панаме. – Общественно полезный труд. В наше время, граждане, таких детей не было. Не было таких детей! – Я еще больше наловил бы, если бы не бабушка, – сказал Боря. – Она их до смерти боится. – Бедная твоя бабушка! – Я и так ей ничего про гадюку не сказал. – Про кого? – Про гадюку. Я ее четыре часа выслеживал. Она под камень ушла, а я ее ждал. Потом она вылезла, я ее защемил… – Стало быть, и гадюку везешь? – перебил его рабочий. – Ага! Она у меня в банке, отдельно. – Боря махнул рукой под скамью. – Этого еще недоставало! – простонала пассажирка в темном углу. Слушатели несколько притихли. Лица их стали серьезнее. Только лейтенант продолжал улыбаться. – А может, это и не гадюка? – спросил он. – «Не гадюка»! – возмутился Боря. – А что же тогда, по-вашему? – Еще один уж. – Думаете, я ужа отличить не могу? – А ну покажи! – Да оставьте! – заговорили кругом. – Ну ее! – Пусть, пусть покажет. Интересно. – Ну что там интересного! Смотреть противно! – А вы не смотрите. Боря вытащил из-под лавки сумку и опустился перед ней на корточки. Стоявшие в проходе расступились, сидевшие на скамьях приподнялись со своих мост и вытянули шеи, глядя на зеленую банку. – Сорок лет прожил, а гадюку от ужа не сумею отличить, – сказал гражданин в пенсне. – Вот! – наставительно отозвался старичок. – А будь у вас в школе террариум, тогда смогли бы. – Уж возле головы пятнышки такие желтые имеет, – сказал Боря, заглядывая сбоку внутрь банки. – А у гадюки таких пятнышек… – Он вдруг умолк. Лицо его приняло сосредоточенное выражение. – У гадюки… у гадюки таких пятнышек… – Он опять не договорил и посмотрел на банку с другой стороны. Потом заглянул под лавку. Потом медленно обвел глазами пол вокруг себя. – Что, нету? – спросил кто-то.Боря поднялся. Держась руками за колени, он все еще смотрел на банку. – Я… я совсем недавно ее проверял… Тут была… Пассажиры безмолвствовали. Боря опять заглянул под скамью: – Тряпочка развязалась. Я ее очень крепко завязал, а она… видите? Тряпочка никого не интересовала. Все опасливо смотрели на пол и переступали с ноги на ногу. – Черт знает что! – процедил сквозь зубы гражданин в пенсне. – Выходит, что она здесь где-то ползает. – Н-да! История! – Ужалит еще в тесноте! Пожилая колхозница села на полке и уставилась на Борю: – Что же ты со мной сделал! Милый! Мне сходить через три остановки, а у меня вещи под лавкой. Как я теперь за ними полезу? Боря не ответил. Уши его окрасились в темно-красный цвет, на физиономии выступили капельки пота. Он то нагибался и заглядывал под скамью, то стоял, опустив руки, машинально постукивая себя пальцами по бедрам. – Доигрались! Маленькие! – воскликнула пассажирка в темном углу. – Тетя Маша! А, теть Маш! – крикнула одна из девушек. – Ну? – донеслось с конца вагона. – Поаккуратней там. Гадюка под лавками ползает. – Что-о? Какая гадюка? В вагоне стало очень шумно. Девушка-проводница вышла из служебного отделения, сонно поморгала глазами и вдруг широко раскрыла их. Двое парней-ремесленников подсаживали на вторую полку опрятную старушку: – Давай, давай, бабуся, эвакуируйся! На нижних скамьях, недавно переполненных, теперь было много свободных мест, зато с каждой третьей полки свешивались по нескольку пар женских ног. Пассажиры, оставшиеся внизу, сидели, поставив каблуки на противоположные скамьи. В проходе топталось несколько мужчин, освещая пол карманными фонарями и спичками. Проводница пошла вдоль вагона, заглядывая в каждое купе: – В чем дело? Что тут такое у вас? Никто ей не ответил. Со всех сторон слышались десятки голосов, и возмущенных и смеющихся: – Из-за какою-то мальчишки людям беспокойства сколько! – Миша! Миша, проспись, гадюка у нас! – А? Какая станция? Внезапно раздался истошный женский визг. Мгновенно воцарилась тишина, и в этой тишине откуда-то сверху прозвучал ласковый украинский говорок: – Та не боитесь! Це мий ремешок на вас упал. Боря так виновато помаргивал светлыми ресницами, что проводница уставилась на него и сразу спросила: – Ну?.. Чего ты здесь натворил? – Тряпочка развязалась… Я ее завязал тряпочкой, а она… – Интересно, какой это педагог заставляет учеников возить ядовитых змей! – сказал гражданин в пенсне. – Меня никто не заставлял… – пролепетал Боря. – Я… я сам придумал, чтобы ее привезти. – Инициативу проявил, – усмехнулся лейтенант. Проводница поняла все. – «Сам, сам»! – закричала она плачущим голосом – Лезь вот теперь под лавку и лови! Как хочешь, так и лови! Я за тебя, что ли, полезу? Лезь, говорю! Боря опустился на четвереньки и полез под лавку. Проводница ухватилась за его ботинок и закричала громче прежнего: – Ты что? С ума сошел… Вылезай! Вылезай, тебе говорят! Боря всхлипнул под лавкой и слегка дернул ногой: – Сам… сам упустил… сам и… найду. – Довольно, друг, не дури, – сказал лейтенант, извлекая охотника из-под лавки. Проводница постояла, повертела в растерянности головой и направилась к выходу: – Пойду старшему доложу. Она долго не возвращалась. Пассажиры устали волноваться. Голоса звучали реже, спокойнее. Лейтенант, двое ремесленников и еще несколько человек продолжали искать гадюку, осторожно выдвигая из-под сидений чемоданы и мешки. Остальные изредка справлялись о том, как идут у них дела, и беседовали о ядовитых змеях вообще. – Что вы мне рассказываете о кобрах! Они на юге живут. – …перевязать потуже руку, высосать кровь, потом прижечь каленым железом. – Спасибо вам! «Каленым железом»! Пожилая колхозница сетовала, ни к кому не обращаясь: – Нешто я теперь за ними полезу!.. В сорок четвертом мою свояченицу такая укусила. Две недели в больнице маялась. Старичок в панаме сидел уже на третьей полке. – Дешево отделалась ваша свояченица. Укус гадюки бывает смертелен, – хладнокровно отозвался он. – Есть! Тут она! – вскрикнул вдруг один из ремесленников. Казалось, сам вагон облегченно вздохнул и веселее застучал колесами. – Нашли? – Где «тут»? – Бейте ее скорей! Присевшего на корточки ремесленника окружило несколько человек. Толкаясь, мешая друг другу, они заглядывали под боковое место, куда лейтенант светил фонариком. – Под лавкой, говорите? – спрашивали их пассажиры. – Ага! В самый угол заползла. – Как же ее достать? – Трудненько! – Ну, что вы стоите? Уйдет! Явился старший, и с ним девушка-проводница. Старший нагнулся и, не отрывая глаз от темного угла под лавкой, помахал проводнице отведенной в сторону рукой: – Кочережку!.. Кочережку! Кочережку неси! Проводница ушла. Вагон притих в ожидании развязки. Старичок в панаме, сидя на третьей полке, вынул часы: – Через сорок минут Москва. Незаметно время прошло. Благодаря… гм… благодаря молодому человеку. Кое-кто засмеялся. Все собравшиеся вокруг ремесленника посмотрели на Борю, словно только сейчас вспомнили о нем. Он стоял в сторонке, печальный, усталый, и медленно тер друг о дружку испачканные ладони. – Что, друг, пропали твои труды? – сказал лейтенант. – Охотился, охотился, бабушку вконец допек, а сейчас этот дядя возьмет да и ухлопает кочергой твое наглядное пособие. Боря поднял ладонь к самому носу и стал соскребать с нее грязь указательным пальцем. – Жалко, охотник, а? – спросил ремесленник. – Думаете, нет! – прошептал Боря. Пассажиры помолчали. – Похоже, и правда нехорошо выходит, – пробасил вдруг усатый рабочий. Он спокойно сидел на своем месте и курил, заложив ногу за ногу, глядя на носок испачканного глиной сапога. – Что – нехорошо? – обернулся старший. – Не для баловства малый ее везет. Убивать-то вроде как и неудобно. – А что с ней прикажете делать? – спросил гражданин в пенсне. – Поймать! «Что делать»! – ответил ремесленник. – Поймать и отдать охотнику. Вошла проводница с кочергой. Вид у нее был воинственный. – Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь. Лейтенант осторожно взял у псе кочергу: – Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился! Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел: – Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится! – А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, – серьезно сказал ремесленник. – «Привлекут»… – протянула проводница. – За что это такое привлекут? – За порчу школьного имущества, вот за что. Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни говорили, что в школе все равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторым, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трамвае или в метро! – Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! – сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась. – Да не выпустит он! – затянула она жалостливо. – Чай, теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился. – Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, – произнес старичок в панаме. Гражданин в пенсне поднял голову: – Вы там философствуете… А проводили бы ребенка до дому с его змеей? – Я? Гм!.. Собственно… Лейтенант махнул рукой: – Ну ладно! Я провожу… Где живешь? – На улице Чернышевского живу. – Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю. – Ну как, охотники, убили? – спросил кто-то с другого конца вагона. – Нет. Помиловали, – ответил ремесленник. Старший сурово обвел глазами «охотников»: – Дети малые! – Он обернулся к проводнице: – Совок неси. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем! Неси! – Дети малые! – повторила, удаляясь, проводница. Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий. До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.

Радиопостановка Всесоюзного радио СССР по рассказам советского писателя Юрия Сотника (исп.: Н.Добронравов, В.Сперантова, И.Паппе, И.Потоцкая, Ю.Юльская, В.Шугаев, Ю.Крамаров, Т.Сапожникова, и др.) Слушать онлайн

Чаинка - А не попить ли мне чаю? - подумал Ёж. И сам себе ответил: - Конечно, попить! На кухонной полке у него стояла большая красивая железная банка с надписью: "ТРИ СЛОНА" индийский чай Он заглянул в неё и на самом дне обнаружил одну-единственную чаинку. - А заварки-то у меня нет! - расстроился Ёж. - Разве это заварка - одна чаинка? Выбросить, что ли? ...Или посадить? Он забрал чаинку, взял лейку с лопатой и вышел из дома. - Если посадить косточку лимона, - думал он, шагая по дороге, - вырастет лимонное дерево. Из косточки апельсина - апельсиновое. Из сливовой - слива, из виноградной - виноград... А из чаинки? Ёж выбрался на поляну, взял лопату и выкопал ямку. Потом бросил туда чаинку, присыпал землёй и полил из лейки. На следующее утро Ёж как только проснулся, вскочил и сразу побежал смотреть - что получилось. Но там было всё как вчера. И через день. И через три. Даже росточка не показалось. Ёж походил ещё немного к своей чаинке, а потом подумал: "Наверное, не из всего, что посадишь, что-то вырастает". И перестал ходить. А потом и вовсе о ней забыл. Однажды к Ежу прилетела птица Свиристель. - Приглашаю тебя, - сказала она, - ко мне на чаепитие по случаю... - Ладно, - ответил Ёж. - Куда приходить? - Найти просто, - сказала Свиристель. - Пойдешь прямо, свернешь направо, потом вверх по ручью, взлетишь на пригорок, съедешь в канаву, выкарабкаешься из нее - тут и мой дом. - Прямо! - вспоминал Ёж, топая по траве. - Напра-во! Вверх! - командовал он сам себе. Скатился в канаву, выкарабкался и оказался на поляне. Возле куста, усыпанного мелкими бутонами, толпились звери. Они стояли тихо и чего-то ждали. В середине куста в новом гнезде сидела Свиристель. - Хороший какой куст! - говорит Ёж. - И от реки недалеко... Причем он того гляди зацветет! И будет у тебя - и дом! И он же - сад! Тут все на него зашикали, чтоб он не шумел. - Это происходит, когда наступает вечер, - таинственно сообщила Свиристель. - А чего ждем-то? - не понял Ёж. Но ему никто не ответил. Все смотрели, как за деревьями скрылось солнце. По лесу поползли сумерки. В траве светляки зажгли свои фонари. И тут на кусте Свиристели прямо на глазах начали увеличиваться в размерах и распускаться бутоны. А из чашечек цветов повалил пар! На поляне явно запахло крепким ароматным чаем... - Хм-хм, - только и смог сказать на это Ёж. - Вот так штука! - добавил Медведь. - Обман зрения! - заявил Крот. - Видите? Видите?! - ликовала Свиристель. - Никакого чайника не надо! Прошу всех к кусту, выбирайте чашку, садитесь, угощайтесь! - Ну-ка, - Осёл хлебнул чаю первым. - Хорош, - говорит, - чаёк. И откуда он только взялся, этот восхитительный куст? Мне как садоводу-любителю очень любопытно, из чего такие вырастают? - Действительно, - пробомотал Ёж. - Лимонное дерево - из косточки лимона, апельсиновое - ... Он поглядел по сторонам. И вдруг узнал ту самую поляну, на которой он чаинку посадил. Так вот что из неё выросло! ...Темно было в лесу этой ночью. Потому что все лесные светляки собрались на поляне, и вместе с другими - более крупными гостями - гуляли на празднике у Свиристели.

Инсценировка по одноимённому рассказу «Наш мокрый Иван» (исп.: В.Захаров, С.Дрейден, И.Цветкова) Слушать онлайн

Повесть «Катя и крокодил» в соавторстве с Гр.Яхтфельдом (исп.: Дм.Журавлёв, Гуляева,Горюнова, Агуров). Слушать онлайн

Секрет Андрей Фоменко сказал Жене, что у него есть секрет. Очень важный. После ужина они вместе вышли из детского сада. Андрей сказал, что на улице он говорить не будет. Надо уйти туда, где никого нет, а то кто-нибудь может услышать секрет. Они пошли в Большой овраг и забрались в пещеру, где была станция метро «Машинная». Вокруг было так пусто тихо, что даже немножко страшно. И тогда Андрей сказал: — Слушай. У меня будет настоящее водяное колесо. — Какое колесо? — спросил Женя. — Водяное. Будет работать силой воды и само вертеться. Женя не поверил: — Откуда у тебя такое колесо? Андрей захохотал. — Мне Виктор сделает! Он уже начал делать! Виктор был старший брат Андрея, пионер. Виктор человек серьёзный. Если он начал, — он сделает непонятное водяное колесо вроде турбины. — Будет вертеться? — спросил Женя. — Со страшной быстротой, — сказал Андрей. — Виктор построит колесо, потом сделает испытание на ручье за озером, а потом отдаст нам навсегда. — И мне? — обрадовался Женя. — Мне и тебе. И у нас будет водяное колесо. Идём скорей смотреть, как Виктор делает! Они помчались. Андрей жил недалеко от Жени. Дорога шла мимо Жениной квартиры, и Женя забежал домой — спроситься у мамы. Андрей остался ждать на улице. Мама всегда позволяла Жене ходить к Андрею, надо было только каждый раз спрашивать позволения. Женя спокойно вошёл в комнату, но не успел ещё раскрыть рта, как мама сказала: — Вот кстати пришёл. Ты мне нужен. И велела ему проводить Саню до инкубатора. Она войдёт туда и передаст папе еду, — папа не придёт к ужину. Женя дождётся Саню у выхода и проводит домой. А то она заблудится — не знает дороги. Саня стояла вся чистенькая, очень довольная, с пакетом в руках. Вот тебе и водяное колесо! Ничего не поделаешь. С мамой не поспоришь. Женя и говорить не стал об Андрее. Он молча схватил Саню за руку и повёл. Андрей побежал домой один. — Ну, пропал ты, — сказал он на прощанье. — Будешь теперь всю жизнь с ней нянчиться. Виктор без тебя кончит. Возле инкубатора Женя строго приказал Сане отдать папе пакет и сейчас же, немедленно идти домой. — Я тебя ждать не могу, у меня дело! — сказал он. — У меня тоже дело, — спокойно сказала Саня и ушла. Женя надеялся, что успеет отвести сестру домой и ненадолго сбегает к Андрею. Но ничего не вышло. Сани не было и не было. Женя обошёл всё здание, заглянул во все окна. В большой комнате не было ни души. Женя метался перед дверью, как тигр в клетке. А войти внутрь не мог: это было строго запрещено, особенно такому запылённому мальчику. Женя только что вылез из пещеры, где сидел прямо на земле, так что можно себе представить, какой он был чистенький. Ух ты, даже страшно подумать, что будет, если папа увидит его в инкубаторе! Женя устал ждать и сбегал поглядеть на траворезку, из которой сыпалась зелёная крупа — нарезанная трава. Но сейчас же испугался, что Саня уйдёт без него, и прибежал обратно. Очень долго её не было. Когда у Жени кончилось всякое терпение, дверь вдруг открылась и вышли Люба и Саня. Увидев Женю, Люба стала расхваливать Саню: она очень хорошо отбирала сегодня цыплят. Пока Женя тут мучился, она забавлялась с цыплятами. Хорошее дело! Всю дорогу Женя бранился и ворчал. Саня спокойно слушала его и ничего не отвечала. Она держала обе руки на животе в кармане передника и о чём-то думала. — Дай руку! — потребовал Женя, но она помотала головой и руки не дала. Конечно, к Андрею Женю не пустили. Было уже поздно.

Радиокомпозиция спектакля Ленинградского государственного ТЮЗа по одноимённой пьесе «Мой закадычный враг» (исп.: Н.Кудрявцева, М.Короткова, Г.Воропаев, В.Шматков, А.Герман, Е.Арсентьева, П.Мотов, З.Савицкая и др.) Слушать онлайн

В нашей библиотеке можно прочесть книги Ульфа Старка:

• Принц-лягушка
• Принцесса и счастье

Документальную повесть «Прасковья» читает Афанасий Кочетков. Слушать онлайн

Повесть «Быть человеком» читает заслуженный артист РСФСР, заслуженный деятель искусств РФ Алексей Глебович Кузнецов. Слушать онлайн 1-ю часть Слушать онлайн 2-ю часть

Радиопостановка «Похождения Севы Котлова. Под чужим именем!» по по мотивам одноимённой повести (исп.: Л.Леонидов, О.Волкова, Н.Потаповская) Слушать онлайн

"Самый счастливый день" Учительница Валентина Георгиевна сказала: – Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день». Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день». А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом… Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я-то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь. Они же друг с другом не разговаривают! Как во время болезни… Если вдруг поднимается температура, даже до сорока – это не так уж страшно: ее можно сбить лекарствами. И вообще, мне кажется, чем выше температура, тем легче бывает определить болезнь. И вылечить… А вот когда однажды врач посмотрел на меня как-то очень задумчиво и сказал маме: «Температура-то у него нормальная…», мне сразу стало не по себе. В общем, в первый день зимних каникул у нас дома было так спокойно и тихо, что мне расхотелось идти на елку. Когда мама и папа ссорятся, я всегда очень переживаю. Хотя именно, в эти дни я мог бы добиться от них всего, чего угодно! Стоило мне, к примеру, отказаться от елки, как папа сразу же предложил мне пойти в планетарий. А мама сказала, что с удовольствием пошла бы со мной на каток. Они всегда в таких случаях стараются доказать, что их ссора никак не отразится на моем жизненном уровне. И что она вообще никакого отношения ко мне не имеет… Но я очень переживал. Особенно мне стало грустно, когда за завтраком папа спросил меня: – Не забыл ли ты поздравить маму с Новым годом? А потом мама, не глядя в папину сторону, сказала: – Принеси отцу газету. Я слышала: ее только что опустили в ящик. Она называла папу «отцом» только в редчайших случаях. Это во-первых. А во-вторых, каждый из них опять убеждал меня: «Что бы там между нами ни произошло, это касается только нас!» Но на самом деле это касалось и меня тоже. Даже очень касалось! И я отказался от планетария. И на каток не пошел… «Пусть лучше не разлучаются. Не разъезжаются в разные стороны! – решил я. – Может быть, к вечеру все пройдет». Но они так и не сказали друг другу ни слова! Если бы бабушка пришла к нам, мама и папа, я думаю, помирились бы: они не любили огорчать ее. Но бабушка уехала на десять дней в другой город, к одной из своих «школьных подруг». Она почему-то всегда ездила к этой подруге в дни каникул, будто они обе до сих пор были школьницами и в другое время никак встретиться не могли. Я старался не выпускать своих родителей из поля зрения ни на минуту. Как только они возвращались с работы, я сразу же обращался к ним с такими просьбами, которые заставляли их обоих быть дома и даже в одной комнате. А просьбы мои они выполняли беспрекословно. Они в этом прямо-таки соревновались друг с другом! И все время как бы тайком, незаметно поглаживали меня по голове. «Жалеют, сочувствуют… – думал я, – значит, происходит что-то серьезное!» Учительница Валентина Георгиевна была уверена, что каждый день моих зимних каникул будет очень счастливым. Она сказала: «Я в этом не сомневаюсь!» Но прошло целых пять дней, а счастья все не было. «Отвыкнут разговаривать друг с другом, – рассуждал я. – А потом…» Мне стало страшно. И я твердо решил помирить маму с папой. Действовать надо было быстро, решительно. Но как?.. Я где-то читал или даже слышал по радио, что радость и горе объединяют людей. Конечно, доставить радость труднее, чем горе. Чтобы обрадовать человека, сделать его счастливым, надо потрудиться, поискать, постараться. А испортить настроение легче всего! Но не хочется… И я решил начать с радости. Если бы я ходил в школу, то сделал бы невозможное: получил бы четверку по геометрии. Математичка говорит, что у меня нет никакого «пространственного представления», и даже написала об этом в письме, адресованном папе. А я вдруг приношу четверку! Мама с папой целуют меня, а потом и сами целуются… Но это были мечты: никто еще не получал отметок во время каникул! Какую же радость можно было доставить родителям в эти дни? Я решил произвести дома уборку. Я долго возился с тряпками и со щетками. Но беда была в том, что мама накануне Нового года сама целый день убиралась. А когда моешь уже вымытый пол и вытираешь тряпкой шкаф, на котором нет пыли, никто потом не замечает твоей работы. Мои родители, вернувшись вечером, обратили внимание не на то, что пол был весь чистый, а на то, что я был весь грязный. – Делал уборку! – сообщил я. – Очень хорошо, что ты стараешься помочь маме, – сказал папа, не глядя в мамину сторону. Мама поцеловала меня и погладила по голове, как какого-нибудь круглого сироту. На следующий день я, хоть были каникулы, поднялся в семь утра, включил радио и стал делать гимнастику и обтирание, чего раньше не делал почти ни разу. Я топал по квартире, громко дышал и брызгался. – Отцу тоже не мешало бы этим заняться, – сказала мама, не глядя на папу. А папа погладил меня по шее… Я чуть не расплакался. Одним словом, радость не объединяла их. Не примиряла… Они радовались как-то порознь, в одиночку. И тогда я пошел на крайность: я решил объединить их при помощи горя! Конечно, лучше всего было бы заболеть. Я готов был все каникулы пролежать в постели, метаться в бреду и глотать любые лекарства, лишь бы мои родители вновь заговорили друг с другом. И все было бы снова, как прежде… Да, конечно, лучше всего было бы сделать вид, что я заболел тяжело, почти неизлечимо. Но, к сожалению, на свете существовали градусники и врачи. Оставалось только исчезнуть из дома, временно потеряться. В тот же день вечером я сказал: – Пойду к Могиле. По важному делу! Могила – это прозвище моего приятеля Женьки. О чем бы Женька ни говорил, он всегда начинал так: «Дай слово, что Никому не расскажешь!» Я давал. «Могила?» – «Могила!» – отвечал я. И что бы ни рассказывали Женьке, он всегда уверял: «Никогда! Никому! Я – могила!» Он так долго всех в этом уверял, что его и прозвали Могилой. В тот вечер мне нужен был человек, который умел хранить тайны! – Ты надолго? – спросил папа. – Нет. Минут на двадцать. Не больше! – ответил я. И крепко поцеловал папу. Потом я поцеловал маму так, будто отправлялся на фронт или на Северный полюс. Мама и папа переглянулись. Горе еще не пришло к ним. Пока была лишь тревога. Но они уже чуть-чуть сблизились. Я это почувствовал. И пошел к Женьке. Когда я пришел к нему, вид у меня был такой, что он спросил: – Ты убежал из дому? – Да… – Правильно! Давно пора! Можешь не волноваться: никто не узнает. Могила! Женька понятия ни о чем не имел, но он очень любил, чтобы убегали, прятались и скрывались. – Каждые пять минут ты будешь звонить моим родителям и говорить, что очень ждешь меня, а я еще не пришел… Понимаешь? Пока не почувствуешь, что они от волнения сходят с ума. Не в буквальном смысле, конечно… – А зачем это? А?! Я – никому! Никогда! Могила!.. Ты знаешь… Но разве я мог рассказать об этом даже Могиле? Женька начал звонить. Подходили то мама, то папа – в зависимости от того, кто из них оказывался в коридоре, где на столике стоял наш телефон. Но после пятого Женькиного звонка мама и папа уже не уходили из коридора. А потом они сами стали звонить… – Он еще не пришел? – спрашивала мама. – Не может быть! Значит, что-то случилось… – Я тоже волнуюсь, – отвечал Женька. – Мы должны были встретиться по важному делу! Но, может быть, он все-таки жив?.. – По какому делу? – Это секрет! Не могу сказать. Я поклялся. Но он очень спешил ко мне… Что-то случилось! – Ты не пережимай, – предупредил я Могилу. – У мамы голос дрожит? – Дрожит. – Очень дрожит? – Пока что не очень. Но задрожит в полную силу! Можешь не сомневаться. Уж я-то… – Ни в коем случае! Мне было жалко маму и папу. Особенно маму… Папы в таких случаях бывают как-то спокойнее. Я давно это заметил. А мама… Но я действовал ради высокой цели! Я спасал нашу семью. И нужно было переступить через жалость! Меня хватило на час. – Что она сказала? – спросил я у Женьки после очередного маминого звонка. – «Мы сходим с ума»! – радостно сообщил Женька. Он был в восторге. – Она сказала: «Мы сходим…»? Именно – мы? Ты это точно запомнил? – Умереть мне на этом месте! Но надо их еще немного помучить, – сказал Женька. – Пусть позвонят в милицию, в морг… – Ни за что! Я помчался домой!.. Дверь я открыл своим ключом тихо, почти бесшумно. И на цыпочках вошел в коридор. Папа и мама сидели по обе стороны телефона, бледные, измученные. И глядели друг другу в глаза… Они страдали вместе, вдвоем. Это было прекрасно! Вдруг они вскочили… Стали целовать и обнимать меня, а потом уж друг друга. Это и был самый счастливый день моих зимних каникул. От сердца у меня отлегло, и назавтра я сел за домашнее сочинение. Я написал, что самым счастливым днем был тот, когда я ходил в Третьяковскую галерею. Хоть на самом деле я был там полтора года назад.

Повесть «В тылу как в тылу» читает народная артистка РСФСР Мария Григорьевна Петрова. Слушать онлайн

Рассказ «Бабушкин подарок» читает Н.М.Эфрос Слушать онлайн

Стихи «Только для детей» читает автор Слушать онлайн

Повесть "Шинель" Читать онлайн на Литрес

Роман «Мертвые души» Читать онлайн на Литрес

«Ёж-спаситель» в исполнении актрисы Вера Енютиной Слушать онлайн

Рыба, которая может захлебнуться в воде Пеликан замахал крыльями и полетел очень недовольный тем, что прогнали его с лужайки. Он наслаждался обжорством. Шарил клювом в траве, на сухом месте, и выуживал… рыбу. Люди туда побежали, смотрят: всюду по земле ползут рыбы, шуршат в траве. «Не замочив ног, — рассказывает один правительственный чиновник, — мы набили рыбой два полных мешка». Случилось это в Индии. Рыб, которых пеликан выуживал из травы, называют анабасами. Еще в IX веке два арабских путешественника, описывая чудеса Индии, поведали миру о рыбах-пешеходах. А в 1709 году лейтенант Фальдорф стоял раскрыв рот перед пальмой, по коре которой, извиваясь, ползли… рыбы. Похожи они были на окуней. Шипами на жаберных крышках цеплялись за кору. Повиснув на них, подгибали хвосты и вонзали в дерево колючие анальные плавники. Выпрямляя хвост, рыбка толкала себя вверх и сразу же цеплялась жабрами еще выше. Фальдорф принес древолазов домой. Они еще долго ползали у него в сарае по сухому песку. И после Фальдорфа многие исследователи видели, как ловко анабасы перелезали через довольно высокие и отвесные препятствия. Однажды в Мадрасе, в Институте рыбного хозяйства, в аквариум с анабасами опустили кусок ткани, и рыбки без особого труда вылезли из воды по этой гладкой и почти отвесной матерчатой «стенке». В Индонезии анабасов называют «унди-колли» (рыбы- древолазы) и уверяют, что они взбираются на пальмы, чтобы полакомиться сладким соком. Конечно, пальмовый сок анабасы не пьют, но на деревья и в самом деле забираются… Наверное, по ошибке: встретится им пальма — рыбы не догадываются стороной обойти и ползут упрямо вверх, потому что именно так привыкли преодолевать все препятствия на пути. Тихие заводи, озера, пруды, болота, даже рисовые поля Индии, Бирмы, Южного Китая, Индонезии и Филиппин дают приют анабасам. Мелкие пруды, в которых эти рыбки охотятся за комариными личинками, быстро пересыхают в жару. Вот тогда-то тысячи анабасов устремляются в путь. Путешествуют обычно по ночам, но увидеть их можно и днем, когда добираются до нового пруда последние отряды рыб-пешеходов. Бывает, что не сразу находят анабасы наполненные водой ямы. Но рыбы не отчаиваются: днем прячутся от солнца в траве, а на закате снова в дорогу. Дней шесть, если почва достаточно влажная, анабас может жить без воды. Как это ему удается? Анабас ведь лабиринтовая рыбка. В голове у него, выше жабер, есть лабиринтовый орган — особая, можно сказать, разновидность «легких». Разница только в том, что легкие помещаются в груди, а лабиринтовый орган — в голове. Кроме того, воздух наполняет легкие изнутри, как мехи, а кровь циркулирует снаружи, в кровеносных сосудах, которыми пронизаны стенки «мехов». В лабиринтовом органе, наоборот, кровь течет внутри похожего на губку комка замысловато извитых пластиночек и складок, а воздух омывает это сооружение снаружи. В полость лабиринтового органа он попадает изо рта, а рот рыба часто открывает, выставив его над водой. Одних жабер, чтобы снабдить весь организм нужной дозой кислорода, ей недостаточно. Больше того, если не давать анабасу глотать воздух, он захлебнется: лабиринтовый орган наполнится водой и рыба умрет от удушья. Лабиринтовыми органами наделены все представители семейства анабантид, и среди них хорошо известные макропод и гурами. Но только одни анабасы из всей своей многочисленной родни умеют ползать по земле в поисках лучшего местожительства. Однако приоритет в освоении суши принадлежит не им. Первыми вышли на берег и поползли по нему кистеперые рыбы. Плавники на брюхе этих удивительных созданий несколько напоминали недоразвитые лапы. Постепенно они превратились в настоящие конечности. Рыбы вышли из воды и стали жить на суше. Для всего живого на земле это было событием первостепенного значения.

Карп В реках Европы и Азии живет сазан. Люди стали разводить его в прудах, кормить, отбирать производителей нужного качества, и получилась домашняя порода рыб — карп. В Европе, главным образом в монастырских прудах, были созданы первые породы карпов и интенсивнее всего велось карповодство. Первое упоминание о карпе есть в приказах, разосланных германским министром Кассиодором губернаторам провинций: министр требовал, чтобы к столу короля Теодориха (456–526 годы нашей эры) регулярно поставлялись карпы. В России повелел разводить карпов в южных краях император Петр I. Но ничего из этого не вышло. Ныне как раз в тех местах, где не удались опыты, предпринятые при Петре, лучшие совхозы и колхозы получают до 25 центнеров товарной рыбы с каждого гектара пруда. Всего же ежегодно в нашей стране выращивается около 100 тысяч центнеров карпов. У нас преобладают такие породы карпов: чешуйчатые (сплошь покрытые чешуей), зеркальные (с большими, лишенными чешуи участками тела — «зеркалами»), линейные (с чешуей, расположенной по средней линии тела), голые (совсем без чешуи). Недавно на Украине вывели быстрорастущие породы карпов: украинского чешуйчатого и украинского рамчатого. Наши ученые путем скрещивания с амурским сазаном создали еще одну быстрорастущую и, кроме того, очень жизнестойкую породу рыб, хорошо переносящих холодные зимы. «Курские» карпы — так называется эта порода — и кормиться могут при более низких температурах, чем зеркальные. А ведь карп, как, впрочем, и сазан, к температуре воды очень привередлив. Лучше всего он растет при 20–28 градусах тепла. А когда температура воды упадет до 14 градусов, почти совсем не кормится. При 1–2 градусах он неподвижен, ничего не ест, худеет, конечно. В СССР племенные рыбоводные хозяйства выращивают производителей-карпов для рыбопитомников, от которых колхозы и совхозы получают карпов-годовиков. В своих прудах откармливают их до двухлетнего «товарного» возраста. Такие двухлетки весят примерно до 500 граммов. Карпов выращивают и в естественных водоемах, но лучшие результаты получают на так называемых нагульных донноспускных прудах. Глубины этих прудов — 0,8–1,5 метра, а у плотины — 3 метра. Там, где воду спускают, делают деревянные или бетонированные ловушки, затянутые у выхода металлической сеткой. Отлов откормленной рыбы производят в сентябре-октябре. Вода спускается из прудов, карпы теснятся в ловушках, откуда рыбу вычерпывают большими сачками. Зимой дно спущенного пруда промерзает. Лед не пропускает воздух, и под ним гниют, разлагаются органические вещества — естественное удобрение пруда. Весной ложе пруда вспахивают, засевают викой и овсом. До осени пруд стоит без воды — «летует». Естественных удобрений для интенсивного ведения рыбоводства мало: пруды удобряют навозом (две тонны на гектар!) и минеральными веществами. Подготовленный таким образом пруд в апреле-мае заселяют карпами-годовиками: примерно 2–2,5 тысячи рыбешек на гектар поверхности пруда. Если хотят получить хороший «урожай» рыбы, искусственная подкормка обязательна. Чем только не подкармливают карпов! Жмыхами, отрубями, отходами хлебозаводов и мясокомбинатов, зерном вики, гороха, бобов, чечевицы, кукурузы, кровяной и травяной мукой (из перемолотых бобовых растений, сосновой и еловой хвои). Даже конскими каштанами и конским мясом, куколками шелкопряда и дождевыми червями… Добавляют в корм витамины и антибиотики.

«Как лошадь стала бегать на одном пальце»  Если бы человек увидел в лесу предка нашей лошади, он, возможно, принял бы его за кота. Эогиппус — так звали этого предка — ростом был не больше лисицы. Голова у него была маленькая, шея короткая, спина горбатая, шкура полосатая, а лапы четырехпалые (передние) и трехпалые (задние). Жил эогиппус в сырых лесах Северной Америки пятьдесят миллионов лет назад, питался листьями и напоминал повадками и внешностью неуклюжего тапира. Было несколько разновидностей эогиппусов, некоторые из них рано переселились в Европу (по-видимому, через «мост», существовавший тогда на севере между Канадой, Гренландией, Исландией и Скандинавией). «Потомок» эогиппуса, знаменитый палеотерий, зуб которого прославил Кювье, могучим телосложением напоминал носорога. Первым лошадям в Европе не повезло, и они все здесь вымерли. Но в Америке род их по-прежнему процветал. От эогиппуса произошел здесь орогиппус, а от него — трехпалый мезогиппус, который был уже ростом с овцу. Тут в истории лошадей случилось важное событие. Сырые тропические леса, покрывавшие большую часть планеты, стали всюду исчезать. Появились степи и луговые травы. Мезогиппусы робко вышли из лесных зарослей и рискнули начать новую жизнь под открытым небом прерий. Питаться стали травой. В степи их преследовали быстроногие предки волков. Спасение было только одно: научиться бегать быстрее хищников. Лишние пальцы на ногах стали обузой (на одном пальце бегать легче!), и мы видим (по ископаемым костям), как у предков лошадей стал атрофироваться палец за пальцем, пока на каждой ноге не осталось лишь по одному пальцу. Лошадь превратилась в однокопытное животное. Но превращение это наступило не сразу. От мезогиппуса произошел меригиппус, а затем гиппарион — стройная лошадь ростом чуть пониже зебры. Два недоразвитых боковых пальца на ногах гиппариона не касались земли. Трехпалый гиппарион бегал, следовательно, уже на одном пальце. Едва ли какое-нибудь другое четвероногое животное встречалось такими колоссальными стадами, как гиппарион. Миллионные полчища этих «элегантных» лошадей через перешеек, соединявший в те времена Чукотку и Аляску, проникли из Северной Америки в Азию, а затем и в Европу. Бесчисленные табуны гиппарионов галопировали по равнинам Евразиатского континента. Их ископаемые остатки так многочисленны, что палеонтологи назвали фауной гиппариона весь комплекс живых существ, обитавших в тех же степях и в одно время с этими лошадьми. В Африку, Южную Америку и Австралию гиппарионы не сумели пробраться: широкие проливы и моря отделяли тогда эти страны от Северной Америки, Азии и Европы. Прошло несколько миллионов лет, и все гиппарионы вымерли. Более счастливая судьба ожидала двоюродного, так сказать, «брата» гиппариона — плиогиппуса. От него-то и произошли наши лошади. Когда-то табуны плиогиппусов населяли всю Северную и Южную Америку, Европу, Азию и Африку (к тому времени эти материки снова соединили перешейки). Среди древних лошадей были очень интересные разновидности: одни ростом больше самого крупного тяжеловеса, другие меньше карликового пони. Но миллион лет назад все лошади в Америке вымерли. В Африке уцелели лишь зебры и ослы, а в Европе и Азии — два-три диких вида, история которых тесно сплетена с судьбой человека. В ледниковое время, несколько десятков тысяч лет назад, дикие лошади водились еще во всей Европе. Вместе с мамонтами и северными оленями они часто попадали на обед к троглодитам. Конечно, не как званые гости, а как лучшее блюдо в их меню. О том свидетельствуют «кухонные» отбросы наших предков — огромные кучи раздробленных костей, исследованные антропологами. В одной из них нашли остатки десяти тысяч съеденных лошадей. Прародители наши, как видно, не страдали отсутствием аппетита. Еще сто пятьдесят лет назад в лесах Германии вы могли встретить дикую лошадь. В средние века местное население с упоением поедало на праздничных обедах непарнокопытную «дичь» — мясо дикого коня. Оно считалось тогда большим деликатесом. Похоже, монахи особенно увлекались кониной: в застольных молитвах монастырей был следующий забавный параграф: «Да будет вкусно нам мясо дикого коня под знаменем креста!» До XVII века некоторые города Европы содержали отряды стрелков, которые охотились на диких лошадей, опустошавших поля. В 1814 году в Пруссии несколько тысяч загонщиков окружили в Дуисбургском лесу последние табуны лесных лошадей и истребили их. Было убито двести шестьдесят животных. В России дикие лошади жили дольше. Сто лет назад они встречались еще на юге Украины и в Крыму. Это были тарпаны — лошади мышастой масти (некоторые исследователи думают, что от них произошли арабские и персидские скакуны). Последнего тарпана застрелили в 1879 году. Сейчас дикие лошади в числе нескольких сот голов сохранились только в Центральной Азии. Предки современных индейцев, переселившиеся из Азии на Аляску по перешейку, соединявшему в некоторые периоды ледниковой эпохи оба материка, не нашли уже в Америке (ни в Южной, ни в Северной) ни одной дикой лошади. Они все тут по непонятной причине вымерли. А так как домашних лошадей тогда еще не было, то «крестьяне» в Америке долго оставались безлошадными. Они даже ничего и не слышали о лошадях и поэтому очень их испугались, когда испанцы вторглись в страну ацтеков верхом на конях. В 1539 году конкистадор Эрнандо де Сото высадился на берегу Флориды. Он привез с собой девятьсот солдат и триста пятьдесят лошадей. От Флориды испанцы пошли на север, а потом на запад. С тяжелыми боями пробились к Миссисипи. Еще два года блуждали они в прериях за великой рекой. В схватках и походах растеряли своих лошадей. Лошади одичали, расплодились. В степях Техаса встретились они со своими сородичами, сбежавшими из войска Кортеса. Так произошли знаменитые мустанги.

Рассказ «Две цветные рубашки» в исполнении народной артистки РСФСР Марии Петровой. Слушать онлайн

Инсценированный рассказ «Династия Нобелей» в цикле «Предприниматели России» (исп.: О.Антонова, Г.Богачёв, Т.Михалёвкина) Слушать онлайн

Хлебозары Неторопливые сумерки опускаются на землю, крадутся по лесам и ложбинам, вытесняя оттуда устоявшееся тепло, парное, с горьковатой прелью. Из ложков густо и ощутимо тянет этим тихим теплом, морит им скот на яру, окошенные кусты с вялым листом, межи у хлебных полей, полого спускающихся к самому Камскому морю, и сами хлеба, двинувшиеся в колос. За хлебами широкая стояла вода в заплатах проблесков. Над водою густо толкутся и осыпаются в воду поденки и туда-сюда снуют стрижи, деловито-молчаливые в этот кормный вечер. Оводы и комары нудью своей гуще делают вечер и тишину его. Над хлебами пылит. Пшеница на полях еще и чуть не тронутая желтизной, рожь с уже седоватым налетом и огрузневшим колосом и по-вешнему зеленые овсы, как бы застывшие на всплеске, дружно повернулись к замутневшим от угара ложкам, из которых все плыло и плыло тепло к колосьям, где жидкими еще каплями жило, набиралось силы и зрелости зерно. Тихо стало. Даже и самые веселые птицы смолкли, а коровы легли поближе к берегу, к прохладе, где меньше донимали их оводы. Лишь одиноко стучала моторка за остроуглым мысом, впахавшимся в черную воду, как в землю; с короткими всплесками опадал подмытый берег, и стрижи, вихляясь, взмывали из рыжих яров, но тут же ровняли полет и мчались над водой, сталистую поверхность которой тревожила рыба. Пена была только у берегов, но и она погасала на песчаных обмысках, и лента ее порвалась уже во многих местах. Все шло в природе к ведру, и оттого нигде и никто не торопился, вялая размеренность была кругом и добрая трудовая усталость. Деревня с темными домами остановилась на склоне горы с редкими лесинами, отчужденно и строго мигающим сигнальным щитом и двумя скворечнями, четко пропечатавшимися в заре, тоже разомлелой от спелости и полнокровия. Ничто не сулило тревоги, сон надвигался на землю, короткий и глубокий. Но вдруг та сторона неба, что была зa дальними перевалами и лесами, как-то разом потемнела, опустилась на только что видневшийся окоем и потекла чернотою во все стороны. Только-только еще были видны облачка, чуть завитые по краям, неживая ветла, залитая морем, ястреб, летавший над этой ветлой и недовольно кричавший, должно быть, на птенцов своих, заробевших от тишины. И вот ничего не стало. Все затянулось тьмою. Еще чуть просвечивало небо в том месте, где была заря, но и там щелка делалась все уже и уже. Однако темень была хотя и густа, но не клубилась она, не метала молний куда попало, не била ими по деревьям, в столбы, в избы, куда от мала до велика прячутся люди в грозу и закрывают вьюшки. Эта темень настоявшаяся, бархатисто-мягкая, и от нее тоже вроде бы наносило живородным духом и чуть-чуть тревогой, всегда таящейся в темноте. В мир пришло ожидание. Ничто не спало, а только притаилось, даже и небо зажмурилось. Ожидание разрешилось внезапно, как это всегда бывает, когда долго и напряженно ждешь. Ящеркой пробежало легкое пламя и юркнуло за горы. По хлебам, на мгновение освещенным, прокатилась легкая дрожь, и они сделались совсем недвижны, склонились покорно, будто ждали, что их погладят, как гладят ершистых детей, ввечеру усталых и ласковых. Сверкнуло еще и еще, теперь ярче и длиннее. Желтыми соломинками сламывались молнии над окоемом и озаряли разом весь этот окоем и все, что было там: зубья елей, пестрый щит, упорно мигающий красным оком, и две скворечни, почему-то сдвинувшиеся с подворий. Зарницы тревожились в небе, зарницы играли на хлеба. В русских селах так и зовут их — хлебозары. Казалось мне, поле, по которому я шел, было так далеко от зарниц, что свет их не доходил сюда. Но это только казалось. Отчего же тогда еще в сумерках повернулись колосья в ту сторону, откуда вслед за теплом пришли зарницы? И отчего разом так мудро поседели хлебные поля, а кустарники будто отдвинулись, давая простор им, не мешая совершаться какому-то, хлебам лишь ведомому, обряду? Отчего же и море, сделанное человеком, совсем ушло в темноту, несмело напоминая о себе тусклым блеском, а деревня вовсе унялась и будто ужалась в склон горы, стесняясь своих непорядков и обыденности сломанной березы у причала, пустоглазой, навсегда смолкшей церквушки и подмытых огородов с упавшими в воду пряслами, подслеповатых черных бань, рассыпанных на задах, и хриплого голоса, вдруг резанувшего по трепетной тишине, — всей этой будничной заботы на завтрашний день, всей этой суеты и нервности, которой так богат сегодняшний век? Зарницы. Зарницы. Зарницы. Земля слушает их. Хлеба слушают их. И то, что нам кажется немотою, для них, может быть, самая сладкая музыка, великий гимн о немыслимо огромном походе хлебов к человеку — от единого колоска, воспрянувшего на груди еще молодой матери-земли, зажавшей внутри огонь — к этому возделанному человеческими руками полю. Музыка есть в каждой минуте жизни, и у всего живого есть свои сокровенные тайны, и они принадлежат только той жизни, которой определены природой. И потому, может быть, в те часы, когда по небу ходят сполохи, перестают охотиться звери друг за другом, лосиха и лосенок замирают с недожеванным листом на губах, замолкают птицы, а человек крещеный осеняет себя, землю, небо трепетным троеперстьем, и некрещеный тоже благоговейно, как я сейчас, останавливается середь поля, охваченный тревожным томлением. Сколько же стою я среди хлебов? Час, два, вечность? Недвижно все и смиренно вокруг меня. Ночь без конца и края, такая же ночь, какая властвовала в ту пору, когда ни меня, ни этих колосьев, никого еще не было на Земле, да и сама Земля клокотала в огне, содрогалась от громов, усмиряя себя во имя будущей жизни. И быть может, не зарницы эти, а неостывшие голоса тех времен, пластая в клочья темноту, рвутся к нам? Может быть, пробиваются они сквозь толщу веков с молчаливым уже, но все еще ярким приветом, только с виду грозным, а на самом деле животворным, потому что из когда-то дикого пламени в муках и корчах родилось все: пылинка малая и дерево, звери и птицы, цветы и люди, рыбы и мошки. И не оттого ли в летние ночи, когда издалека сигналят о чем-то зарницы, утерявшие громы в миллионолетной дороге, а хлеба наполняются твердостью и могуществом и свято притихшая земля лежит в ярком осиянии, в сердце нашем пробуждается тоска о еще неведомом? Какие-то смутные воспоминания тревожат тогда человека. И небо в эти минуты словно бы становится вестником нашего перворождения, доносит отголоски тех бурь, из которых возникли мы. Я склоняюсь к древнему полю, вдыхающему пламя безмолвных зарниц. Мне чудится, что я слышу, как шепчутся с землею колосья. И, кажется, я даже слышу, как зреют они. А небо, тревожась и мучаясь, бредит миром и хлебом. Зарницы. Зарницы. Зарницы.

"Треугольное письмо" Дивизион тяжёлых гвардейских миномётов до нового приказа остановился в дубовом лесочке. Дубрава была молодая, деревца негустые, скопление машин могли заметить вражеские бомбардировщики. Поэтому миномётчики сразу принялись копать укрытия для автомобилей и маскировать их ветками. Кончили работу поздно вечером. Было ещё видно, и солдат Борис Михайлов взялся за письмо. Он старался писать почаще, знал: мама тревожится о нём каждый день и каждый час. «Милая мамочка! — писал Борис. — Я жив-здоров. Кормят сытно. Погода тёплая. Стоим в лесу. Обо мне не беспокойся. Мы сейчас отдыхаем. Крепко обнимаю и крепко-крепко целую. Твой Боря». Конверта у Бориса не было. В войну многого не хватало. Хлеба, например, соли. И такой простой вещи, как конверты. Без них-то научились обходиться… Борис согнул бумажный лист по верхнему углу — получился косой парус, парус согнул — получился домик с крышей; нижние углы домика тоже согнул и заправил под крышу — получился треугольник, письмо и конверт вместе… Идти к писарю, который отправлял почту, было поздно. Борис положил письмо в карман гимнастёрки — до утра, лёг на шинели под кустиком, укутался с головой, чтобы не кусали комары, и сон сразу пришёл к нему. Был сон короток. Едва забрезжил рассвет, дивизион подняли по тревоге. Колонна машин с пусковыми станками и эрэсами — реактивными снарядами, покинув дубраву, двигалась чистым полем. Позади колонны всходило солнце. Большое, красное. Пыль закрыла его. Но солнце поднялось выше пыльного облака, будто хотело посмотреть, куда едут гвардейские миномётчики. Впереди была линия фронта. Оттуда, из-за этой линии, прилетел снаряд. Борис в кабине грузовика не слышал его свиста, поэтому не испугался, а удивился, когда в поле взметнулась чёрная земля. Автомобили прибавили скорость. То в поле, то на дороге взрывались снаряды. На счастье, дорога спустилась в овраг. Вражеские наблюдатели теперь не видели автомобилей, и обстрел прекратился. Овраг был широкий, глубокий, с крутыми стенами. По нему, как по безопасному туннелю, шли к передовой солдаты, ехали автомобили — с пушками, со снарядами, с кухнями и хлебом. В обратную сторону тягач тащил танк со сбитой башней. Лошадь, запряжённая в двуколку, везла двух раненых, они лежали неподвижно, их головы были укутаны бинтами. «Вот если меня так ранят или убьют?.. — подумал Борис. — Когда мама узнает, что меня убили, будет долго плакать». Низко над оврагом, с рёвом мотора и стуком пулемётов, пронёсся «мессершмитт» — немецкий истребитель. По нему дали очередь наши пулемёты, замаскированные на откосе. Тут же появился истребитель с красными звёздами. Погнался за врагом. Так и ехали миномётчики. Без происшествий. Артиллерийский обстрел, обстрел с самолёта — обычное дело на войне. Остановились в низине, поросшей кустами. От низины начинался подъём на широкий бугор. Скат бугра был жёлтым пшеничным полем. С вершины слышалась частая стрельба, гулкие взрывы. Там шёл бой. Миномётчики дружно сняли с грузовиков пусковые станки. Поставили на землю. Сгрузили эрэсы. Потащили их, тяжеленные, к станкам. Когда уехал последний грузовик, гвардейские миномёты были готовы к залпу. Бой на бугре то затихал, судя по стрельбе, то снова разгорался. А что там было и как? Солнце видело, что и как. Оно поднялось совсем высоко. Было жарко. Ни дуновения ветерка. Но вдруг пшеница у дальнего края поля заколыхалась. Будто там пронёсся ветер. Он дул, качал пшеницу сильнее и сильнее. Вглядевшись, Борис увидел нестройные линии пехотинцев. Это они, а не ветер, качали пшеницу, спускаясь с бугра всё ниже и ниже. «Отступают!» — догадался Борис и испугался своей догадки. Пехотинцы отошли уже к середине поля, когда заревели огненные струи, вырываясь из эрэсов. Чертя дымные дуги, ракетные снаряды полетели за бугор. За бугром ухнуло — первый эрэс, самый быстрый, самый нетерпеливый, грохнулся на фашистов. Следом ухнул ещё один. И замолотило, заколотило по земле. Пехотинцы остановились. Глядели в небо, удивлённые. Кто-то крикнул. Кто-то подбросил вверх пилотку. И все побежали на бугор, к его вершине, только что оставленной. — Гвардейцы, за мной! — услышал Борис голос командира батареи. — Поможем ещё пехоте! Не видя, кто рядом, но чувствуя товарищей, солдат Михайлов побежал, огибая кусты, перепрыгивая кочки. Он влетел в пшеницу, запутался в ней сапогами. Но скоро приноровился, раздвигал её, как купальщик воду. В эти минуты он забыл обо всём. Знал только, что надо бежать и бежать вперёд. И не было у него страха ни перед чем. Когда Борис добежал до верхушки бугра, там пехотинцев не было. Они спускались по другому скату, преследуя врагов. Только один — молоденький, как Борис, — сидел на краю траншеи. — Гвардейцы с нами… Гвардейцы с нами… — повторял он тихо. Борис подумал, что солдата оставили передать им благодарность за помощь. Но вдруг понял, что солдат ранен, а слова «гвардейцы с нами» он кричал или шептал, когда пехота остановилась в пшенице и увидела над собой следы грозных эрэсов. — Куда ранило? — спросил Борис. — Больно? — В плечо. Больно! — ответил пехотинец. Борис Михайлов никогда ещё не перевязывал раненых и удивился ловкости, с которой разрезал гимнастёрку и обнажил повреждённое плечо. Он быстро разорвал индивидуальный пакет и прибинтовал марлевую подушечку к плечу солдата. Тут появилась девушка с санитарной сумкой. Она поправила повязку и повела солдата туда, где собирались раненые. — Пойдём, миленький! Пойдём, хороший ты мой! — говорила она раненому. …Дивизион двигался к новой стоянке, в рощу. Солнце клонилось к закату. Оно опять из-за пыльного облака смотрело вслед колонне. Не жаркое, не яркое, будто хвалило всех, кто одержал победу в бою за бугор, а по-военному — в бою за высоту. На этот раз пушки врага не обстреливали дорогу. Кругом было спокойно. Фашисты, бежав с высоты, бежали и с соседних участков. Как приехали на место, Борис пошёл в штабную землянку к писарю — отдать письмо. Перед землянкой он остановился, развернул треугольничек, перечитал его: «Милая мамочка! Я жив-здоров. Кормят сытно. Погода тёплая. Стоим в лесу. Обо мне не беспокойся. Мы сейчас отдыхаем. Крепко обнимаю и крепко-крепко целую. Твой Боря». Борис всегда, с малых лет, говорил маме только правду. И, перечитав письмо, подумал, что надо переписать его. Но, если рассказать всё, что было за день, мама сильно встревожится, не успокоится до следующего письма. И он отдал треугольничек писарю — без поправок. Да и неправды в письме ведь не было. Они, гвардейцы, на самом деле отдыхали сейчас в лесу, и вечер был тёплый. А он, Борис, действительно жив и здоров.

Снег Нынче зима снежная. Сугробов намело — заборы еле видно! Люди, как проснутся утром, берут лопаты и начинают чистить дорожки — к колодцам, к сараям, к большой дороге, что идет вдоль деревни. Дорогу чистит бульдозер. Он похож на огромный рубанок. Рубанком строгают доски, чтобы были ровные, а бульдозер делает ровной дорогу. У него мотор гудит, гусеницы тарахтят, дым вылетает из трубы. Трясется бульдозер от напряжения: тяжело толкать перед собой гору снега. Все равно толкает. Обратно едет быстро, весело, будто радуется, как гладко дорогу выстрогал. А снег все идет и идет. Когда ветра нет, снежинки опускаются на землю неторопливо, без толкотни. Но чуть дунет ветер — закружатся, забегают, будто начнется у них игра в догонялки. Ветер дует все сильнее, гудит в проводах — и снежинки несутся над землей, никак не могут опуститься. Из тучи снежинка выпала над дальним городом Переславлем, до Горок долетела, а все нет остановки. Остановка будет у леса. Ударится ветер об лес и затихнет. И снежинка упадет. Потому-то на опушке сугробы самые глубокие. Выходила из леса лосиха — по самое брюхо провалилась. С морозами кончил снег падать. На небе солнце желтым кружком. На солнце смотреть больно, а на снег еще больнее: слезы застилают глаза — так искрится белое поле. И тишина кругом… Такая тишина, что слышно, как шуршит что-то в студеном воздухе. Что же это шуршит? Даже будто звенит чуть-чуть. Встал против солнца, присмотрелся и увидел: опускается на поле из поднебесья легчайшая сеть, ее серебряные колечки шуршат и звенят. Над полем летели синицы. Попали в сеть. А сеть не опасная: пронеслись птицы сквозь нее, даже не испугались. Потом я узнал, что показались мне сетью крошечные снежинки. Они не в туче родятся, а просто в морозном воздухе и сыплются оттуда. Еще узнал, что ученые разглядывали в микроскоп пять тысяч снежинок и не нашли одинаковых. На лопате, когда человек дорожку чистит, и в горе́ перед бульдозером, и в том сугробе, через который лосиха лезла, лежат миллиарды снежинок. А нет в этих миллиардах хотя бы двух одинаковых. Вот он какой, снег!

«Цирк в шкатулке» глава из повести-сказки+небольшое предисловие от автора Читать онлайн

Повесть «Капитанская дочка» (в рол. А.Абдулов, Л.Филатов, Л.Дуров, В.Самойлов). Слушать онлайн

Поэму «Полтава» читает К.Лавров Слушать онлайн

Моя собака любит джаз Для меня музыка - это всё. Только не симфоническая, не "Петя и волк". Я её не очень. Я люблю такую, как тогда играл музыкант на золотом саксофоне. Мы с моим дядей Женей ходили в Дом культуры. Он врач-ухогорлонос. Но для него музыка - это всё. Когда в Москву приехал один король джаза - негр, все стали просить его расписаться на пластинках. А у дяди Жени пластинки не было. Тогда он поднял свитер и на рубашке фломастером король джаза поставил ему автограф. А что дядя Женя творил на концерте в Доме культуры! Свистел, кричал, аплодировал! А когда вышел музыкант в соломенном шлеме, зелёных носках и красной рубашке, дядя Женя сказал: - Ну Андрюха! Толстое время началось. Я сначала не понял. А как тот отразился, красно-золотой, в чёрной крышке рояля! Как начал разгуливать по залу и дуть, дуть напропалую в свой саксофон!.. Сразу стало ясно, что это за "толстое" время. Зрители вошли в такой раж, что позабыли все приличия. Вытащили дудки и давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом! Музыкант играл как очумевший. А я всё хотел и хотел на него смотреть. Там всё про меня, в этой музыке. То есть про меня и про мою собаку. У меня такса, его зовут Кит. Я за такую собаку ничего бы не пожалел. Она раз пропала - я чуть с ума не сошёл, искал. - Представляешь? - говорит дядя Женя. - Он эту музыку прямо на ходу сочиняет. Всё "от фонаря". Лепит что попало! Вот это по мне. Веселиться на всю катушку. Самое интересное, когда играешь и не знаешь, что будет дальше. Мы с Китом тоже - я бренчу на гитаре и пою, а он лает и подвывает. Всё без слов - зачем нам с Китом слова? - И у меня были задатки, но их не развивали, - сказал дядя Женя. Он стоял в очках, галстуке, с портфелем-дипломатом. - Я в школе, - говорит, - считался неплохим горнистом. Я мог бы войти в первую десятку Советского Союза по трубе. - А может, и в первую пятёрку, - сказал я. - И в первую тридцатку мира! - А может, и в двадцатку, - сказал я. - А стал простой ухогорлонос. - Не надо об этом, - сказал я. - Андрюха! - вскричал дядя Женя. - Ты молодой! Учись джазу! Я всё прошляпил. А тебя ждёт необыкновенная судьба. Здесь, в Доме культуры, есть такая студия. Дядино мнение совпадало с моим: джаз - подходящее дело. Но вот в чём загвоздка - я не могу петь один. Неважно кто, даже муха своим жужжанием может скрасить моё одиночество. А что говорить о Ките? Для Кита пение - всё! Поэтому я взял его с собой на прослушивание. Кит съел полностью колбасу из холодильника и шагал в чудесном настроении. Сколько песен в нас с ним бушевало, сколько надежд! В Доме культуры навстречу нам шёл вчерашний музыкант без саксофона, с чашкой воды. Он наклонился и дружески похлопал Кита по спине. При этом у него из кармана выпал пакетик чая с ниткой. Кит дико не любил, когда его так похлопывают, но от музыканта стерпел. Правда, мигом уничтожил пакетик чая. Он вообще всё всегда поедал на своём пути. Но делал это не злобно, а жизнерадостно. Я спросил: - Где тут принимают в джаз? - Прослушивание в третьей комнате, - ответил музыкант. На двери висела табличка: "Зав. уч. частью Наина Петровна Шпорина". Я постучал. Я так волновался раз в жизни, когда Кит изжевал и проглотил калошу. Я чуть с ума не сошёл, всё думал: переварит он её или нет? Стройная красавица с длинным носом сидела у пианино и выжидательно глядела на нас с Китом. - Я хочу в джаз! Я выпалил это громко и ясно, чтобы не подумали, что я мямля. Но Наина Петровна указала мне на плакат. Там было написано: "Говори вполголоса". А я не могу вполголоса. И я не люблю не звенеть ложкой в чае, когда размешиваю сахар. Приходится себя сдерживать, а я этого не могу. - Собаку нельзя, - сказала Наина Петровна. - Кит любит джаз, - говорю. - Мы поём с ним вдвоём. - Собаку нельзя. - сказала Наина Петровна. Вся радость улетучилась, когда я закрыл дверь перед носом у Кита. Но необыкновенная судьба, которую прошляпил дядя Женя, ждала меня. Я сел на стул и взял в руки гитару. Мне нравится петь. И я хочу петь. Я буду, хочу, я хочу хотеть! Держитесь, Наина Петровна, - "говори вполголоса, двигайся вполсилы"! Сейчас вы огромное испытаете потрясение!.. Наина стояла, как статуя командора, и я не мог начать, хоть ты тресни! Чтобы не молчать, я издал звук бьющейся тарелки, льющейся воды и комканья газеты... - Стоп! - сказала Наина Петровна. Руки у неё были холодные, как у мороженщицы. - "Во по-ле бе-рёз-ка сто-я-ла..." - спела она и сыграла одним пальцем. - Повтори. - "Во по-ле бе-рё..." - Стоп, - сказала Наина Петровна. - У тебя слуха нет. Ты не подходишь. Кит чуть не умер от радости, когда меня увидел. "Ну?!! Андрюха? Джаз? Да?!!" - всем своим видом говорил он и колотил хвостом. Дома я позвонил дяде Жене. - У меня нет слуха, - говорю. - Я не подхожу. - Слух! - сказал дядя Женя с презрением. - Слух - ничто. Ты не можешь повторить чужую мелодию. Ты поёшь, как НИКТО НИКОГДА до тебя не пел. Это и есть настоящая одарённость. Джаз! - сказал дядя Женя с восторгом. - Джаз - не музыка. Джаз - это состояние души. - "Во по-ле бе-рёз-ка сто-я-ла..." - запел я, положив трубку. - "Во по-о-ле..." Я извлёк из гитары квакающий звук. Взвыл Кит. На этом фоне я изобразил тиканье часов, клич самца-горбыля, крики чаек. Кит - гудок паровоза и гудок парохода. Он знал, как поднять мой ослабевший дух. А я вспомнил, до чего был жуткий мороз, когда мы с Китом выбрали друг друга на птичьем рынке. - "ВО ПО-ЛЕ!!!" Из мухи радости мы раздули такого слона, что с кухни примчалась бабушка. - Умолкните, - кричит, - балбесы! Но ПЕСНЯ ПОШЛА, и мы не могли её не петь. ...Дядя Женя удалял больному гланды. И вдруг услышал джаз. - Джаз передают! - воскликнул он. - Сестра! Сделайте погромче! - Но у нас нет радио! - ответила медсестра. ...Вчерашний музыкант заваривал новый пакетик чая, когда ему в голову пришла отчаянная мысль: сыграть "горячее" соло на саксофоне под паровозный, нет, лучше пароходный гудок!!! ...А в Новом Орлеане король джаза - негр - ну просто совершенно неожиданно для себя хриплым голосом запел: - "Во по-ле берёзка стояла! Во поле кудрявая стояла!.." И весь Новый Орлеан разудало грянул: - "Лю-ли, лю-ли, сто-я-ла!!! Лю-ли, лю-ли, стояла!!!"

"Ёлка" В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ёлку. Это много! Ну, первые три года жизни и, наверное, не понимал, что такое ёлка. Манерно, мама выносила меня на ручках. И наверно, я своими чёрными глазёнками без интереса смотрел на разукрашенное дерево. А когда мне, дети, ударило пять лет, то я уже отлично понимал, что такое ёлка. И я с нетерпением ожидал этого весёлого праздника. И даже в щёлочку двери подглядывал, как моя мама украшает ёлку. А моей сестрёнке Лёле было в то время семь лет. И она была исключительно бойкая девочка. Она мне однажды сказала: — Минька, мама ушла на кухню. Давай пойдём в комнату, где стоит ёлка, и поглядим, что там делается. Вот мы с сестрёнкой Лелей вошли в комнату. И видим: очень красивая ёлка. А под ёлкой лежат подарки. А на ёлке разноцветные бусы, флаги, фонарики, золотые орехи, пастилки и крымские яблочки. Моя сестрёнка Лёля говорит: — Не будем глядеть подарки. А вместо того давай лучше съедим по одной пастилке. И вот она подходит к ёлке и моментально съедает одну пастилку, висящую на ниточке. Я говорю: — Леля, если ты съела пастилку, то я тоже сейчас что-нибудь съем. И я подхожу к ёлке и откусываю маленький кусочек яблока. Лёля говорит: — Минька, если ты яблоко откусил, то я сейчас другую пастилку съем и вдобавок возьму себе ещё эту конфетку. А Лёля была очень такая высокая, длинновязая девочка. И она могла высоко достать. Она встала на цыпочки и своим большим ртом стала поедать вторую пастилку. А я был удивительно маленького роста. И мне почти что ничего нельзя было достать, кроме одного яблока, которое висело низко. Я говорю: — Если ты, Лёлища, съела вторую пастилку, то я ещё раз откушу это яблоко. И я снова беру руками это яблочко и снова его немножко откусываю. Лёля говорит: — Если ты второй раз откусил яблоко. то я не буду больше церемониться и сейчас съем третью пастилку и вдобавок возьму себе на память хлопушку и орех. Тогда я чуть не заревел, Потому что она могла до всего дотянуться, а я нет. Я ей говорю: — А я, Лёлища, как подставлю к ёлке стул и как достану себе тоже что-нибудь, кроме яблока. И вот я стал своими худенькими ручонками тянуть к ёлке стул. Но стул упал на меня. Я хотел поднять стул. Но он снова упал. И прямо на подарки. Леля говорит: — Минька, ты, кажется, разбил куклу. Так и есть. Ты отбил у куклы фарфоровую ручку. Тут раздались мамины шаги, и мы с Лёлей убежали в другую комнату. Лёля говорит: — Вот теперь, Минька, и не ручаюсь, что мама тебя не выдерет. Я хотел зареветь, но в этот момент пришли гости. Много детей с их родителями. И тогда наша мама зажгла все свечи на ёлке, открыла дверь и сказала: — Все входите. И все дети вошли в комнату, где стояла ёлка. Наша мама говорит: — Теперь пусть каждый ребёнок подходит ко мне, и я каждому буду давать игрушку и угощение. И вот дети стали подходить к нашей маме. И она каждому дарила игрушку. Потом снимала с ёлки яблоко, пастилку и конфету и тоже дарила ребёнку. И все дети были очень рады. Потом мама взяла в руки то яблоко, которое я откусил, и сказала: — Лёля и Минька, подойдите сюда. Кто из вас двоих откусил это яблоко? Лёля сказала: — Это Минькина работа. Я дёрнул Лелю за косичку и сказал: — Это меня Лёлька научила. Мама говорит: — Лёлю я поставлю в угол носом, а тебе я хотела подарить заводной паровозик. Но теперь этот заводной паровозик и подарю тому мальчику, которому и хотела дать откусанное яблоко. И она взяла паровозик и подарила его одному четырёхлетнему мальчику. И тот моментально стал с ним играть. И я рассердился на этого мальчика и ударил его по руке игрушкой. И он так отчаянно заревел, что его собственная мама взяла его на ручки и сказала: — С этих пор я не буду приходить к вам в гости с моим мальчиком. И я сказал: — Можете уходить, и тогда паровозик мне останется. И та мама удивилась моим словам и сказала: — Наверное, ваш мальчик будет разбойник. И тогда моя мама взяла меня на ручки и сказала той маме: — Не смейте так говорить про моего мальчика. Лучше уходите со своим золотушным ребёнком и никогда к нам больше не приходите. И та мама сказала: — Я так и сделаю. С вами водиться — что в крапиву садиться. И тогда ещё одна, третья мама сказала: — И я тоже уйду. Моя девочка не заслужила того, чтобы ей дарили куклу с обломанной рукой. И моя сестрёнка Лёля закричала: — Можете тоже уходить со своим золотушным ребёнком. И тогда кукла со сломанной рукой мне останется. И тогда я, сидя на маминых руках, закричал: — Вообще можете все уходить, и тогда все игрушки нам останутся. И тогда все гости стали уходить. И наша мама удивилась, что мы остались одни. Но вдруг в комнату вошёл наш папа. Он сказал: — Такое воспитание губит моих детей. Я не хочу, чтобы они дрались, ссорились и выгоняли гостей. Им будет трудно жить на свете, и они умрут в одиночестве. И папа подошёл к ёлке и потушил все свечи. Потом сказал: — Моментально ложитесь спать. А завтра все игрушки я отдам гостям. И вот, ребята, прошло с тех пор тридцать пять лет, и я до сих пор хорошо помню эту ёлку. И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока и ни разу не ударил того, кто слабее меня. И теперь доктора говорят, что я поэтому такой сравнительно весёлый и добродушный.

Сказку «В гостях у клоуна» читает В.О.Абдулов Слушать онлайн

Туве Марика Янсcон (Tove Jansson) (1914–2001) Финско-шведская писательница, художница и иллюстратор, карикатурист, автор комиксов, лауреат Международной премии им. Х. К. Андерсена (1966). Наиболее известными произведениями являются книги серии про Муми-троллей: «Волшебная зима», «Муми-тролль и другие», «Шляпа волшебника». Биография

Одоевский Владимир Федорович (1804–1869) Русский писатель, учёный, педагог, общественный деятель, журналист, издатель, один из основоположников русского музыкознания. Наиболее известен произведениями «Городок в табакерке», «Мороз Иванович», «Серебряный рубль», «Сказки дедушки Иринея» и др. Биография

Диана Уинн Джонс (Diana Wynne Jones) (1934–2011) Английская писательница, поэтесса, литературный критик. Самые известные детские произведения и сборники: «Ведьмина неделя», «Заколдованная жизнь», «Ходячий замок» и др. Биография

Козлов Сергей Григорьевич (1939–2010) Русский писатель, поэт, сказочник и сценарист. Самые известные произведения: «Ёжик в тумане», «Я на солнышке лежу», «Осенние сказки» и др. Биография

Сказка «История о последнем на свете драконе» Слушать онлайн

Аудиосказка «Волшебная зима» Слушать онлайн

Отрывок «В гостях у Дедушки Мороза» читает народный артист РСФСР Н.В.Литвинов. Слушать онлайн

"Два дерева" У одного деревенского помещика было два сына-близнеца, т. е. которые родились в одно время. При их рождении отец посадил два яблонные деревца. Дети подросли, и деревца подросли. Когда детям минул третий год, отец им сказал: «Вот тебе, Петруша, дерево, и вот тебе, Миша, дерево. Если вы будете за ними хорошо ухаживать, то на них будут яблоки, и эти яблоки ваши». Это было в начале весны, когда ещё во рвах лежит снег, трава ещё не зеленеет и на деревьях нет ни листика. Дети были очень рады такому подарку и каждое утро бегали посмотреть, не выросли ли яблоки на их деревцах. Но не только яблок, но и листьев на них не было. Детям было очень досадно, что их деревца такие ленивые или скупые, что от них не только яблочка, но и ни одного листика добиться нельзя. Миша так даже на своё дерево рассердился, что перестал ходить к нему в гости; бегал и играл по аллеям в другой стороне сада, а на своё деревцо и не заглядывал. Петруша поступал не так. Он не пропускал ни дня, чтобы не посмотреть на своё деревцо, и скоро заметил в нём большую перемену. Ещё с зимы остались на сучьях какие-то шишечки, и не раз, смотря на них, Петруша думал, зачем эти шишечки? Уж не срезать ли их, тогда бы все прутики были гладенькие. Однако ж он не решился их срезать, а спросил о том у садовника. Садовник засмеялся. – Нет, – сказал он, – сударь, отнюдь не режьте этих шишек: без них дерево жить не может. Вот ужо увидите, что из них будет. Петруша поверил садовнику, а всё-таки ему было жаль, что прутья на яблоньках не гладенькие. Однажды Петруша, осмотревши своё деревцо, заметил, что шишечки на ветвях сделались больше и как будто разбухли. Сначала он подумал, не занемогло ли деревцо, но, посмотрев повнимательнее, увидел, как иные из шишечек раздвоились и из них выглядывало что-то прекрасного зелёного цвета. – Посмотрим, что будет, – подумал Петруша. Теперь он стал ещё чаще и внимательнее присматривать за своим деревцом. Вот через несколько времени то, что было в почке зеленоватого цвета, обратилось в маленькие листики, свёрнутые в трубку. Эти зелёные листики были сверху прикрыты двумя черноватыми листиками. – Посмотри, – говорил Петруша садовнику, – посмотри, Игнатьич, уж на моём деревце листики, только они что-то не скоро растут; им, видно, мешают эти негодные чёрные листики, которые их держат будто в тисках. Я хочу помочь бедным листикам выйти скорее на свет. Я на одной ветке уже снял эти чёрные листики, теперь зелёные будут расти свободнее. Садовник опять рассмеялся. – Напрасно, – сказал он, – эти чёрные листики словно крышки над зелёными, а зелёные ещё молоды, слабы; плохо им будет без крышки. Это очень огорчило Петрушу, особливо когда к вечеру сделалось что-то очень холодно и папенька велел затопить камин. Греясь против огня и посматривая на окошки, которые запушило вешним снегом, Петруша вспомнил о своём деревце и подумал: каково-то моим бедным зелёным листикам, у которых я снял покрышку? На другой день Петруша, одевшись, тотчас побежал в сад к своему деревцу, и что ж он увидел? Все те почки, с которых он снял покрышку, завяли, а те, на которых осталась покрышка, как ни в чём не бывали. Петруша пожалел, да уж делать нечего. Между тем время идёт да идёт; листики с каждым днём становятся больше и больше и раздвигают свою чёрную покрышку. Вот между листиками показалась новая зелёная почка. Садовник говорил, что это завязь. Вот на завязи показалась маленькая белая шишечка. Эта шишечка росла, росла, раскрылась и сделалась цветком. Этих белых цветков было так много, что издали казалось, будто всё деревцо покрыто снегом. Петруша не мог налюбоваться своим деревцом. Садовник сказал, что почти с каждого цветка выйдет по яблоку. Это казалось Петруше очень странным, каким это образом из цветка сделается яблоко? А между тем ему хотелось узнать, сколько у него будет яблоков; каждый день он принимался считать цветки, но никак не мог перечесть, – так их много было. Однажды, когда он занимался таким счётом, Петруша видит, что-то между цветами шевелится; смотрит – то прехорошенький зелёный червячок ползёт по ветке. Петруша вскрикнул от радости. – Смотри, Игнатьич, к моим белым цветочкам гости пришли, – сказал он садовнику, – посмотри, так и вьются вокруг них. – Хороши гости! – отвечал Игнатьич. – Эти гости много кушают. Если их не сбрасывать, то они ни одного листочка на дереве не оставят. Нынешний год такая напасть от червей, что не успеваешь их обирать. Того и смотри, что ни одного яблока с дерева не снимешь. Петруша призадумался. Смотрит, в самом деле, червяки припадут то к листку, то к цветку и точат так исправно, что не пройдёт минуты, как из листка уже целый край выеден. Жаль было Петруше зелёных червячков, а делать было нечего: не кормить же было их яблоками? Вот Петруша принялся обирать этих злых червяков, бросать их на землю и топтать. Много было ему работы. Каждое утро он приходил избавлять своё деревцо от незваных гостей, и каждое утро они снова появлялись. А тут другая беда: смотришь – на деревцо и муравья полезли. Петруша схватил было одного, но муравей так щипнул его за палец, что Петруша даже закричал. На крик прибежал Игнатьич, узнал, в чём дело, рассмеялся по своему обыкновению, взял немного сырой земли, потёр ею Петрушин пальчик, и боль прошла. – Ну, – говорил Петруша Игнатьичу, – теперь совершенная беда, – плохо моему деревцу приходится; от червяков я мог его избавить, они так лениво ходят, а вот эти кусаки ещё и бегают скоро, их и не поймаешь. – Не трогайте их, – сказал Игнатьич, – они за делом на дерево ходят. – Как не трогать, – говорил Петруша. – Если уж они меня кусают, то что ж от них достанется бедному деревцу, у которого нет ни рук, ни ног, которому нечем от них защититься. – Муравьи больно кусаются, – заметил Игнатьич, – но они деревцу вреда не делают. – Да зачем же они на него ходят? – спросил Петруша. – А вот зачем, – ответил Игнатьич, – посмотрите! Петруша взглянул и с большим удовольствием увидел, как пара муравьев, схватив большого червяка в охапку, тащила его с дерева долой. Петруше показалось это очень любопытным. Ему захотелось узнать, что тут будет. Вот видит он, что муравьи с большим трудом стащили червяка на землю. Тут уж им тащить было гораздо труднее: да, к счастью, встретился им третий муравей, верно, знакомый или просто добрый молодец. Он тотчас бросился на подмогу двум работникам, и они все трое вместе начали очень искусно переваливать червяка с травки на травку. Тут Петруша заметил, что задний муравей иногда становился на цыпочки, чтобы приподнять червяка, а передний вешался всем телом, чтобы перетянуть червяка на другую сторону. Петруше хотелось узнать, куда пробираются муравьи с своей ношей. Вот они выбрались из травы. Петруша смотрит, – в том месте по земле словно дорожка проложена и по этой дорожке снуют муравьи в обе стороны и в больших хлопотах: кто тащит зерно, кто соломинку, кто мошку, кто просто бежит; двое встретятся, остановятся, как будто поговорят друг с другом, и опять за работу. На этой большой дороге наши работники встретили много помощников; червяка потащили так скоро по глади, что Петруша едва успевал следовать за ним глазами; наконец, муравьи добрались до небольшой кучки, складенной из соломы и хворосту, – такая кучка называется муравейником, – вскарабкались на кучку, правду сказать, не без труда: иной свалился, иному, может быть, и колотушка досталась, но всякий скоро оправлялся и опять за работу, а работа была нелёгкая. Червяк извивался в разные стороны и, кажется, никак не хотел идти в гости в муравейник, но пока одни его держали за ножки, за головку, за волоски, другие проворно разбрасывали под червяком хворост, так что червяк мало-помалу всё опускался вглубь, а наконец, его и совсем не стало видно. Петруше жаль было бедного червяка, но, однако же, с тех пор, встречаясь с муравьями, он всегда снимал картуз и очень вежливо им говорил: «Здравствуйте, господа муравьи, мои помощники, много ли вы червей с моего дерева натаскали?» Одного только жаль было, что муравьи на эту учтивость никогда ничего не отвечали. Правда, когда Петруша подходил к ним слишком близко, они поднимали головки и как будто слушали, но, видя, что Петруша им никакого вреда не делал, снова принимались за своё дело. Благодаря этим помощникам, а также и своему попечению, скоро на Петрушином деревце не осталось больше ни одного червячка, и цветки росли всё пышнее и пышнее и пахли свежим запахом; иногда налетали на них мотыльки и бабочки, опускали свой носик в чашечку цветка, тянули из него сладкую каплю и опять улетали. Петруше также хотелось заглянуть в самый цветок и посмотреть, что в нём такое. Он заметил, что у яблонного цветка пять белых листиков. Отчего, подумал он, у этого цветка только пять листиков? у других не больше ли будет? Посмотрим. Он принялся считать белые листики то на том, то на другом цветке, но по всей яблоне на каждом цветке было пять листиков, – ни больше, ни меньше, и у каждого эти пять листиков вставлены были в зелёную трубочку. Заглянул он в средину цветка: посреди белых листиков было множество тоненьких тычинок с жёлтыми головками. Он было принялся считать и эти тычинки, но никак не мог перечесть, – так этих тычинок было много. Между тычинок торчало ещё что-то беленькое, но без жёлтой головки. Петруше захотелось узнать, что это такое между тычинками. Он оборвал осторожно сперва белые лепестки цветка, потом тычинки и немало удивился, когда увидел, что в средине были какие-то пестики. Он счёл их: их было также пять. Это ему показалось странным. Петруша сорвал ещё несколько цветков: в каждом было внутри по пяти пестиков, – не больше и не меньше. Петруша, заметив это, положил себе чаще заглядывать в цветки, чтобы узнать, что выйдет из этих пестиков. Между тем время шло своим чередом; много было бед на молодое деревцо: то дождь лился долго, а после того Петруша смотрит, – по его деревцу мох потянулся. Сначала Петруша тому было очень обрадовался, что его деревцо принарядилось, а Игнатьич опять начал смеяться. – Эх, сударь, – сказал он, – как ваше-то деревцо мохом затянуло! – Ну так что же? – отвечал Петруша. – Видишь, как красиво? – Оно красиво, правда, – заметил Игнатьич, – только вот что плохо, что вашему деревцу от такой красоты не поздоровится. Ведь этот мох – дармоед. От него ни цвета, ни плода, а между тем он вашим деревцом питается, сок из него тянет, на его счёт живёт. Петруша послушался Игнатьича, очистил мох, собрал его в бумажку, принёс домой, и ему этот мох пригодился. Старшая сестрица выучила Петрушу наклеивать этот мох на бумагу, отчего выходили прехорошенькие картинки. Были и другие беды. Вдруг дожди перестали идти, долго-долго не шли, и Петруша слышал, как старшие горевали, говоря: «Засуха, ужасная засуха!» Петруша сначала не понимал, о чём тут горевать, когда дождь не идёт и можно каждый день гулять сколь хочешь. Но однажды утром приходит он к деревцу, смотрит – листики свернулись, цветы повисли. Петруша так и всплеснул руками. А Игнатьич-насмешник опять смеётся. – Пригорюнилось никак, сударь, ваше деревцо? – Да отчего это? – спросил Петруша. – Известное дело отчего, – сказал Игнатьич, – вы вашему деревцу пить не даёте. – Как пить? – Да посмотрите, у него земля-то пыль пылью: коли не будете его поливать, так оно и совсем погибнет. – Ах, какая беда, – вскричал Петруша. – Ну что теперь делать? – Известное дело, – отвечал Игнатьич, – полить его водой поскорее. Дайте, хоть я вам помогу. Игнатьич обкопал землю вокруг деревца и принялся усердно поливать её. – Да что же это? – сказал Петруша. – Ты на смех, что ли, это делаешь? Выливаешь понапрасну воду на землю, и бедному деревцу ничего не достаётся. – Уж будьте спокойны, сударь: ведь у деревца корешки-то в земле. Они всю воду высосут, а через корешки вода и в деревцо поднимется, и до листьев и до цветков доберётся. Петруше очень хотелось видеть, как вода будет пробираться вверх по деревцу, но этого он не мог никак заметить. Игнатьич говорил, что вода пробирается не снаружи, а внутри дерева. В самом деле, когда Петруша посмотрел на отрезанный сучок у другого дерева, то ясно увидел, что внутри сучка всё были маленькие дырочки и что отрезанные места были сырые. Петруша срезал несколько травок и увидел там дырочки ещё явственнее, и из срезанных мест целыми каплями выходила жидкость, иногда белая как молоко. Петруша взял большой ствол от лопушника, разрезал его и увидел, что вдоль ствола шли все трубочки, по которым, вероятно, пробиралась вода из земли. Тогда Петруша поверил Игнатьичу. И в самом деле, политое деревцо к вечеру опять повеселело; молодые листья развернулись и цветы распустились.

Сказка «Городок в табакерке» (исп.: О.Ефремов, В.Сперантова, И.Потоцкая, А.Ильина, В.Заманский, Е.Евстигнеев, В.Кашпур, Владлен Паулус, Н.Киселёва) Слушать онлайн

Добрый слон В феврале стояли такие морозы, что Ежик целыми днями топил печь и все равно по утрам не мог вылезти из постели — так было в доме холодно. «Что же это за наказание? — бормотал Ежик, всовывая лапы в валенки и слезая с постели. — Еще неделю постоят такие морозы — и у меня ни одной дровишки не останется!» И он зашаркал к печке, отодвинул заслонку и развел огонь. Огонь весело загудел, и Ежик стал обдумывать свое бедственное положение. «В лесу теперь снегу — видимо-невидимо! — думал он.— И все тоненькие елочки занесло. А толстую одному не спилить… — Хорошо, кабы Медвежонок наведался: у него и топор острый, и пила есть, и специальные саночки, чтобы дрова возить… Вот пришли бы они с Осликом и сказали: «Ежик, у тебя, наверное, дрова кончились? Пойдем напилим и наколем новых!» А я бы их напоил чаем, и мы бы все трое пошли в лес, и тогда бы я ни за что не замерз. А теперь… Медвежонок, наверное, крепко спит и совсем забыл обо мне…» И Ежику стало так грустно, что он подкинул еще две дровишки и, уже ни о чем не думая, стал смотреть на пламя. Печь разгорелась, и теперь в доме было тепло, и Ежику уже не верилось, что дровишки могут кончиться и он замерзнет. И он, незаметно для себя размечтался… «Вот, — мечтал Ежик, — кончатся у меня дровишки, и совсем станет холодно, и начну я замерзать… И об этом узнает Слон в зоопарке. Он притворится спящим, а когда сторожа уснут, прибежит в лес, найдет мой домик, всунет хобот в трубу и станет тепло дышать. А я скажу: «Спасибо, Слон. Мне очень тепло. Пойди теперь погрей Медвежонка — у него, наверное, тоже кончились дрова… И Слон будет каждую ночь убегать из зоопарка и дышать в трубу мне. Медвежонку и Ослику — и мы не замерзнем…» А морозы все лютели и лютели. И действительно, скоро у Ежика совсем кончились дровишки. Он в последний раз хорошо протопил печь, сложил на постель все одеяла, а сверху положил полушубок и валенки. Потом залез под эту гору и стал ждать. Сначала ему было жарко, а потом, когда печь остыла, стало холодно. И с каждым часом становилось все холоднее. «С-с-скорее бы п-п-пришел С-с-слон!.. — шептал Ежик, свернувшись калачиком под одеялами. Он так замерз, что у него давно уже не попадал зуб на зуб. А Слон все не приходил… — С-с-слон! — звал Ежик. — Я з-з-замерзаю… П-п-приди, п-п-по-жалуйста, Слон! Ежик звал Слона три дня и две ночи. А на третью ночь ему стало так тепло, что он даже сбросил с себя полушубок и валенки. Это в лес пришла оттепель. А Ежику казалось, что это огромный добрый Слон ходит меж сосен и дышит ему в трубу.

Сказка «Лесная оттепель» (исп.: В.Захаров, Г.Богачёв) Слушать онлайн

«В сладком морковном лесу» в исполнении заслуженной артистки РФ Валерии Киселёвой и народной артистки РФ Ольги Волковой Слушать онлайн

Бруштейн Александра Яковлевна (1884–1968) Русская писательница, драматург, мемуарист.Наиболее известные произведения: «Голубое и розовое», трилогия «Дорога уходит в даль…» и др. Биография

Голявкин Виктор Владимирович (1929–2001) Советский писатель, художник, книжный график. Наиболее известные произведения: «Тетрадки под дождём», «Мой добрый папа», «Удивительные дети», «Что на лице написано» и др. Биография

Купер Джеймс Фенимор (James Fenimore Cooper) (1789–1851) Американский писатель, классик приключенческой литературы, романист, член Американского философского общества.Наиболее известные произведения: «Зверобой», «Последний из могикан», «Следопыт» и др. Биография

Радиокомпозиция спектакля Московского Театра Юного Зрителя по одноимённой пьесе А.Бруштейн «Хижина дяди Тома» (по роману Г.Бичер-Стоу) (исп.: М.Виноградова, В.Стручкова, Е.Фогель, В.Фадеева, П.Гаврилов, М.Зорина, Л.Невская, Л.Князева, и др.) Слушать онлайн

Пьеса «Единая боевая» (Саратовский ТЮЗ им. Ленинского комсомола, зап. 1966). Слушать онлайн

Сплошные чудесаДело было так. Сначала я начал разгибать гвоздь в кухне на кафельном полу. А он не разгибался. Я хлопнул по нему молотком со всей силы, и три кафельные плитки разлетелись вдребезги. Целый час я возился с гвоздём. Мне захотелось есть. Я поставил на плиту варить картошку и обнаружил пропажу гвоздя. Я сбегал на стройку и притащил пять плиток и цемент. Я взялся за работу, но, как ни старался, мои плитки никак не укладывались вровень с другими. Две проваливались очень глубоко, а одна возвышалась над всеми. Я хлопнул по двум плиткам молотком, и они разлетелись вдребезги. Я вставил на их место запасные, но они возвышались над другими, и я не решился хлопнуть по ним молотком. Стал подчищать ножичком пол, после чего обнаружил, что и теперь они проваливаются. Я густо намазал их цементом, но теперь они опять возвышались, как я ни нажимал на них. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги. Оставалось идти за новыми. Я выпросил десять плиток, но мне не удалось их уложить с другими вровень. Я хлопнул по ним молотком, и они разлетелись вдребезги. Цемент носился по воздуху. Я кашлял и чихал. Я подмёл пол и обнаружил, что в полу теперь не хватает шести плиток, а не трёх, как раньше. Я вспомнил о картошке, но она превратилась в угли. Ни плиток, ни картошки, ни гвоздя... Я заглянул в кастрюлю и обнаружил там гвоздь. Сплошные чудеса! Я принялся снова разгибать его на плитках и раскрошил ещё две плитки. Но гвоздь разогнул. Я вбил его в стену и наконец-то повесил картину Шишкина «Утро в сосновом лесу». Я слез со стула и отошёл подальше, чтобы посмотреть издали, не криво ли она висит. И в этот момент картина грохнулась на пол и стекло разлетелось вдребезги. Проклятый гвоздь! Сплошные чудеса! Я вскочил на стул и стал со злости вколачивать гвоздь в стену, чтобы духу его больше не было, никогда его не видеть! Но он всячески изворачивался и подгибался, и мне никак не удавалось его как следует вколотить. Я подправлял его клещами и вбивал. Вбивал и подправлял. Я воевал с гвоздём. В дверь постучали. Я открыл. — Прекратите бить в стену, — возмущённо сказала соседка, — что вы там делаете? — Ничего... — сказал я, тяжело дыша. — Перестаньте немедленно. — Нет, я ему покажу! — Кому? — Гвоздю. — А что с ним? — Гнётся. Он всё время гнётся. Я его забью! — Бессовестный мальчишка, — возмутилась соседка, переходя на «ты», — если тебе нужен гвоздь, то скажи. Она тут же притащила горсть гвоздей. Совсем новых. Как я сразу не догадался у неё попросить! — Вот, возьми любой гвоздь. А тот оставь в покое. — На этот гвоздь мне нечего злиться, а с тем гвоздём я рассчитаюсь. — Где это видано, чтобы с гвоздями рассчитывались! — сказала соседка. — Всё равно мне теперь нечего вешать на ваш гвоздь... — Ну, смотри мне! Она ушла. А я лёг на кровать и укрылся одеялом с головой. Мне жалко было плитки. Я ненавидел гвоздь. Мне не хотелось есть. Ведь виноват был я. И я уснул. Во сне мне снились гвозди, которые сами вбиваются в стену, картошка, которая никогда не сгорает, и плитки, которые ничем не разобьёшь. Сплошные чудеса! Во сне всё было хорошо, но на самом- то деле всё было плохо... Да, многого я делать не умею... Сам не знал...

Булычёв Кир (н. и. Игорь Всеволодович Можейко) (1934–2003) Русский писатель, драматург, сценарист, литературовед, историк, востоковед. Доктор исторических наук. Лауреат Государственной премии СССР (1982).Наиболее известные произведения: циклы книг об Алисе Селезнёвой, «Великий Гусляр», «Посёлок», «Убежище» и др. Биография

Бёрнетт Фрэнсис Элиза Ходжсон (Frances Eliza Hodgson Burnett)(1849–1924) Англо-американская писательница и драматург. Наиболее известные произведения: «Исчезнувший принц», «Маленький лорд Фаунтлерой», «Маленькая принцесса», «Таинственный сад» и др. Биография

Кургузов Олег Флавьевич (1959–2004) Российский детский писатель, журналист, редактор. За книгу «Солнце на потолке» в 1998 г. удостоен Международной литературной премии им. Я. Корчака.Наиболее известные произведения: «Наш кот — инопланетянин», «Тёплые сказки», «Энциклопедия почемучки» и др. Биография

«Тайна третьей планеты». Аудиокнига подготовлена Продюсерским центром Вимбо по одноимённому мультфильму производства студии «Союзмультфильм» Слушать онлайн

«Тутексы» Как я обещал Алисе, я взял ее с собой на Марс, когда полетел туда на конференцию. Долетели мы благополучно. Правда, я не очень хорошо переношу невесомость и поэтому предпочитал не вставать с кресла, но моя дочка все время порхала по кораблю, и однажды мне пришлось снимать ее с потолка рубки управления, потому что она хотела нажать на красную кнопку, а именно: на кнопку экстренного торможения. Но пилоты на нее не очень рассердились. На Марсе мы осмотрели город, съездили с туристами в пустыню и побывали в Больших пещерах. Но после этого мне некогда было заниматься с Алисой, и я отдал ее на неделю в интернат. На Марсе работает много наших специалистов, и марсиане помогли нам построить громадный купол детского городка. В городке хорошо — там растут настоящие земные деревья. Иногда ребятишки ездят на экскурсии. Тогда они надевают маленькие скафандры и выходят вереницей на улицу. Татьяна Петровна — так зовут воспитательницу — сказала, что я могу не беспокоиться. Алиса тоже сказала, чтобы я не беспокоился. И мы попрощались с ней на неделю. А на третий день Алиса пропала. Это было совершенно исключительное происшествие. Начать с того, что за всю историю интерната никто из него не пропадал и даже не терялся больше чем на десять минут. На Марсе в городе потеряться совершенно невозможно. А тем более земному ребенку, одетому в скафандр. Первый же встречный марсианин приведет его обратно. А роботы? А Служба безопасности? Нет, потеряться на Марсе невозможно. Но Алиса потерялась. Ее не было уже около двух часов, когда меня вызвали с конференции и на марсианском вездеходе-прыгуне привезли в интернат. Вид у меня был, наверно, растерянный, потому что, когда я появился под куполом, все собравшиеся там сочувственно замолчали. А кого там только не было! Все преподаватели и роботы интерната, десять марсиан в скафандрах (им приходится надевать скафандры, когда они входят под купол, в земной воздух), звездолетчики, начальник спасателей Назарян, археологи… Оказывается, телестанция города уже час как через каждые три минуты передавала сообщение о том, что пропала девочка с Земли. Все видеофоны Марса горели тревожными сигналами. В марсианских школах были прекращены занятия, и школьники, разделившись на группы, прочесывали город и окрестности. Исчезновение Алисы обнаружили, как только ее группа вернулась с прогулки. С тех пор прошло два часа. Кислорода же в ее скафандре — на три часа. Я, зная свою дочку, спросил, осмотрели ли укромные места в самом интернате или рядом с ним. Может быть, она нашла марсианского богомола и наблюдает за ним… Мне ответили, что подвалов в городе нет, а все укромные места обследованы школьниками и студентами марсианского университета, которые эти места знают назубок. Я рассердился на Алису. Ну конечно, сейчас она с самым невинным видом выйдет из-за угла. А ведь ее поведение натворило в городе больше бед, чем песчаная буря. Все марсиане и все земляне, живущие в городе, оторваны от своих дел, поднята на ноги вся спасательная служба. К тому же мной всерьез овладело беспокойство. Это ее приключение могло плохо кончиться. Все время поступали сообщения от поисковых партий: «Школьники второй марсианской прогимназии осмотрели стадион. Алисы нет», «Фабрика марсианских сладостей сообщает, что ребенка на ее территории не обнаружено…» «Может быть, она в самом деле умудрилась выбраться в пустыню? — думал я. — В городе ее бы уже нашли. Но пустыня… Марсианские пустыни еще толком не изучены, и там можно потеряться так, что тебя и через десять лет не найдут. Но ведь ближайшие районы пустыни уже обследованы на прыгунах-вездеходах…» — Нашли! — вдруг закричал марсианин в синем хитоне, глядя в карманный телевизор. — Где? Как? Где? — заволновались собравшиеся под куполом. — В пустыне. В двухстах километрах отсюда. — В двухстах?! «Конечно, — подумал я, — они не знают Алису. От нее этого можно было ждать». — Девочка себя хорошо чувствует и скоро будет здесь. — А как же она туда забралась? — На почтовой ракете. — Ну конечно! — сказала Татьяна Петровна и заплакала. Она переживала больше всех. Все бросились ее утешать. — Мы же проходили мимо почтамта, и там загружались автоматические почтовые ракеты. Но я не обратила внимания. Ведь их видишь по сто раз на дню! А когда через десять минут марсианский летчик ввел Алису, все стало ясно. — Я туда залезла, чтобы взять письмо, — сказала Алиса. — Какое письмо? — А ты, папа, сказал, что мама напишет нам письмо. Вот я и заглянула в ракету, чтобы взять письмо. — Ты забралась внутрь? — Ну конечно. Дверца была открыта, и там лежало много писем. — А потом? — Только я туда залезла, как дверь закрылась, и ракета полетела. Я стала искать кнопку, чтобы ее остановить. Там много кнопок. Когда я нажала последнюю, ракета пошла вниз, и потом дверь открылась. Я вышла, а вокруг песок, и тети Тани нет, и ребят нет. — Она нажала кнопку срочной посадки! — с восхищением в голосе сказал марсианин в синем хитоне. — Я немного поплакала, а потом решила идти домой. — А как ты догадалась, куда идти? — Я забралась на горку, чтобы посмотреть оттуда. А в горке была дверца. С горки ничего не было видно. Тогда я вошла в комнатку и села там. — Какая дверца? — удивился марсианин. — В том районе только пустыня. — Нет, там была дверца и комната. А в комнате стоит большой камень. Как египетская пирамида. Только маленькая. Помнишь, папа, ты читал мне книжку про египетскую пирамиду? Неожиданное заявление Алисы привело в сильное волнение марсиан и Назаряна, начальника спасателей. — Тутексы! — закричали они. — Где нашли девочку? Координаты! И половину присутствующих как языком слизнуло. А Татьяна Петровна, которая взялась сама накормить Алису, рассказала мне, что много тысяч лет назад на Марсе существовала таинственная цивилизация тутексов. От нее остались только каменные пирамидки. До сих пор ни марсиане, ни археологи с Земли не смогли найти ни одного строения тутексов — только пирамидки, разбросанные по пустыне и занесенные песком. И вот Алиса случайно наткнулась на строение тутексов. — Вот видишь, тебе опять повезло, — сказал я. — Но все-таки я немедленно увожу тебя домой. Там теряйся сколько хочешь. Без скафандра. — Мне тоже больше нравится теряться дома, — сказала Алиса… Через два месяца я прочел в журнале «Вокруг света» статью под названием «Вот какими были тутексы». В ней рассказывалось, что в марсианской пустыне удалось наконец обнаружить ценнейшие памятники тутекской культуры. Сейчас ученые заняты расшифровкой надписей, найденных в помещении. Но самое интересное — на пирамидке обнаружено изображение тутекса, великолепное по сохранности. И тут же была фотография пирамидки с портретом тутекса. Портрет показался мне знакомым. И страшное подозрение охватило меня. — Алиса, — очень строго сказал я, — признайся честно, ты ничего не рисовала на пирамидке, когда потерялась в пустыне? Перед тем как ответить, Алиса подошла ко мне и внимательно посмотрела на картинку в журнале. — Правильно. Это ты нарисован, папочка. Только я не рисовала, а нацарапала камешком. Мне там так скучно было…

Фантастический рассказ «Снегурочка» (исп.: С.Жирнов, А.Каменкова, В.Шурупов) Слушать онлайн

Сказку «Я уношу кота» читает Людмила Усачёва. Слушать онлайн

Маленький лорд Фаунтлерой Читать онлайн на Литрес

Островский Николай Алексеевич (1904–1936) Советский писатель, участник Гражданской войны.Наиболее известные произведения: «Как закалялась сталь», «Рождённые бурей». Биография

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814–1841) Русский поэт, прозаик, драматург, один из самых известных классиков русской литературы, художник. Поручик лейб-гвардии Гусарского полка..Наиболее известные произведения: «Бородино», «Герой нашего времени», «Мцыри» и др. Биография

Уайльд Оскар Фингал О’Флаэрти Уилс (Osсar Wilde) (1854–1900) Англо-ирландский поэт, писатель, один из самых известных драматургов позднего Викторианского периода, одна из ключевых фигур эстетизма и европейского модернизма.Наиболее известные произведения: «Великан-эгоист», «Мальчик-звезда», «Соловей и роза», «Счастливый принц» и др. Биография

«Как закалялась сталь» (исп.: А.Локтев, Г.Дёмина, Т.Лякина, И.Тарханов, П.Вишняков, Б.Иванов, Н.Гуляева, В.Васильева, и др.) Слушать онлайн 1-ю часть Слушать онлайн 2-ю часть Слушать онлайн 3-ю часть Слушать онлайн 4-ю часть Слушать онлайн 5-ю часть Слушать онлайн 6-ю часть

«Как закалялась сталь» Читать онлайн на Литрес

Инсценированные страницы романа «Рождённые бурей» (исп.: Е.Агафонов, Л.Дьячков, Е.Акуличева, С.Ландграф, М.Данилов, И.Краско, Н.Мамаева, В.Яковлев, и др.) Слушать онлайн

«Кентервильское привидение» Слушать онлайн

«Звёздный мальчик» (исп. И. Вязова, М. Черняева, Д. Курляндская, Н. Михеев и др. Саратовский ТЮЗ им. Лен.комсомола 1958) Слушать онлайн

«Когда волнуется желтеющая нива...» Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой; Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон, Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он,— Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе,— И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога.

Степанов Владимир Александрович (р. 1949) Русский детский поэт и прозаик, автор более 150 книг.Наиболее известные произведения: «Азбука», «Девчонкам и мальчишкам», «Мы живём в России» и др. Биография

«Азбука времён года» ЗИМА Бела дороженька, бела. Пришла зима. Зима пришла. Я шапку белую ношу, Я белым воздухом дышу, Белы мои ресницы, Пальто и рукавицы, — Не различить меня в мороз Среди белеющих берез. Замру. И белка в тишине Вдруг спрыгнет на руки ко мне. Декабрь Стынут ветви у берез, По утрам трещит мороз. Ну а мишке все равно — Он в берлоге спит давно. Январь Замело в лесу пригорки И овражки замело. Зайка выскочил из норки — Тихо. Холодно. Бело… Февраль Ходит грозный Вьюговей В снежной шапке до бровей. Даже волк, разбойник-волк, Испугался и примолк. ВЕСНА По опушке шла Весна, Ведра с дождиком несла. Оступилась на пригорке — Опрокинулись ведерки. Зазвенели капли — Загалдели цапли. Испугались муравьи — Двери заперли свои. Ведра с дождиком Весна До села не донесла. А цветное коромысло Убежало в небеса И над озером повисло — Чу-де-са! Март Замер лес в прозрачной дымке, На деревьях тают льдинки. С веток падает капель, И слышна синицы трель. Апрель Снег сошел. Запахло прелью. Прокатился в небе гром. Муравьи под старой елью Всем семейством строят дом. Май Дружно лопаются почки, Распускаются листочки. На траве роса дрожит, Лось за радугой бежит. ЛЕТО Соломенное лето, Соломенный песок. Соломенная шляпа Сползает на висок. Соломенные дали, Соломенные дни. Соломенные кони На солнышке видны. Соломенное небо, Соломенный шалаш. Соломинкой рисую, Забыв про карандаш. Июнь Солнце в небе светит ярко, Но в густой тени не жарко. Тут и там поют птенцы — Леса новые жильцы. Июль В золотых цветах опушка, Пчелы водят хоровод. В камышах кричит лягушка: Из-за речки дождь идет. Август До утра в лесу тепло От смолистых сосен. Белка гриб несет в дупло… Наступает осень. ОСЕНЬ Заглянула осень в сад — Птицы улетели. За окном с утра шуршат Желтые метели. Под ногами первый лед Крошится, ломается. Воробей в саду вздохнет, А запеть — Стесняется. Сентябрь Пусто в домике стрижа — Улетел бедовый, И как зонтик у ежа Желтый лист кленовый. Октябрь Вяжет сети паучок, Гонит тучи ветер. Загрустил бурундучок О прошедшем лете. Ноябрь В инее ложбина, В огоньках рябина. Дятел клювом бьет — Зиму в гости ждет.

Радиопостановка Всесоюзного радио СССР по мотивам одноимённого романа «Дорога уходит в даль» (исп.: Н.Эфрон, З.Бокарева, Л.Свердлин, Л.Маратова, Л.Губанов, В.Марута, Е.Фадеева, Э.Кириллова, и др.) Слушать онлайн

Рассказы «Как я встречал Новый год» читает И. Потоцкая Слушать онлайн

Радиопостановка по одноимённой повести «Мой добрый папа» (исп.: М.Петрова, Б.Рыжухин, П.Панков, И.Слободская, К.Злобин, Н.Харитонов, Л.Лемке) Слушать онлайн

Дж.Ф.Купер «Последний из могикан» Читать онлайн на Литрес

Дж.Ф.Купер «На суше и на море. Сатансто» (сборник) Читать онлайн на Литрес

Дж.Ф.Купер «Два адмирала» Читать онлайн на Литрес

«Ёжик» Ёжик, ёжик, Видишь: дождик Так и льёт Как из ведра. Может, на небе дыра? Что сидеть без толку? Доставай иголку. По тропинке В горку Топай, Дырку на небе Заштопай.

«Приходят к дедушке друзья...» Приходят к дедушке друзья, Приходят в День Победы. Люблю подолгу слушать я Их песни и беседы. Я не прошу их повторять Рассказов сокровенных: Ведь повторять – опять терять Товарищей военных, Которых ищут до сих пор Награды боевые. Один сержант, другой майор, А больше – рядовые. Я знаю: Трудно каждый год Рассказывать сначала О том, как армия вперед С надеждою шагала. О том, какая там пальба, Как в сердце метят пули… — Судьба, — вздохнут они, — Судьба! А помнишь, как в июле? Я молча рядышком сижу, Но, кажется порою, Что это я в прицел гляжу, Что я готовлюсь к бою. Что те, кто письма пишут мне, Уже не ждут ответа. Что даже лето на войне – Совсем другое лето. Приходят к дедушке друзья Отпраздновать Победу. Все меньше их, Но верю я: они опять приедут.

Поэму «Мцы́ри» читает Народный артист СССР Николай Дмитриевич Мордвинов. Слушать онлайн

Радиопостановка Всесоюзного радио СССР по одноимённому роману «Герой нашего времени» (исп.: К.Вахтеров, Н.Доброхотов, В.Леоненко) Слушать онлайн 1-ю часть Слушать онлайн 2-ю часть

Соловей и роза — Она сказала, что будет танцевать со мной, если я принесу ей красных роз, — воскликнул молодой Студент, — но в моем саду нет ни одной красной розы. Его услышал Соловей, в своем гнезде на Дубе, и, удивленный, выглянул из листвы. — Ни единой красной розы во всем моем саду! — продолжал сетовать Студент, и его прекрасные глаза наполнились слезами. — Ах, от каких пустяков зависит порою счастье! Я прочел все, что написали мудрые люди, я постиг все тайны философии, — а жизнь моя разбита из-за того только, что у меня нет красной розы. Соловей и роза (Сказка Оскара Уайльда), картинка— Вот он наконец-то, настоящий влюбленный, — сказал себе Соловей. — Ночь за ночью я пел о нем, хотя и не знал его, ночь за ночью я рассказывал о нем звездам, и наконец я увидел его. Его волосы темны, как темный гиацинт, а губы его красны, как та роза, которую он ищет; но страсть сделала его лицо бледным, как слоновая кость, и скорбь наложила печать на его чело. — Завтра вечером принц дает бал, — шептал молодой Студент, — и моя милая приглашена. Если я принесу ей красную розу, она будет танцевать со мной до рассвета. Если я принесу ей красную розу, я буду держать ее в своих объятиях, она склонит голову ко мне на плечо, и моя рука будет сжимать ее руку. Но в моем саду нет красной розы, и мне придется сидеть в одиночестве, а она пройдет мимо. Она даже не взглянет на меня, и сердце мое разорвется от горя. — Это настоящий влюбленный, — сказал Соловей. — То, о чем я лишь пел, он переживает на деле; что для меня радость, то для него страдание. Воистину любовь — это чудо. Она драгоценнее изумруда и дороже прекраснейшего опала. Жемчуга и гранаты не могут купить ее, и она не выставляется на рынке. Ее не приторгуешь в лавке и не выменяешь на золото. — На хорах будут сидеть музыканты, — продолжал молодой Студент. — Они будут играть на арфах и скрипках, и моя милая будет танцевать под звуки струн. Она будет носиться по зале с такой легкостью, что ноги ее не коснутся паркета, и вокруг нее будут толпиться придворные в расшитых одеждах. Но со мной она не захочет танцевать, потому что у меня нет для нее красной розы. И юноша упал ничком на траву, закрыл лицо руками и заплакал. — О чем он плачет? — спросила маленькая зеленая Ящерица, которая проползала мимо него, помахивая хвостиком. — Да, в самом деле, о чем? — подхватила Бабочка, порхавшая в погоне за солнечным лучом. — О чем? — спросила Маргаритка нежным шепотом свою соседку. — Он плачет о красной розе, — ответил Соловей. — О красной розе! — воскликнули все. — Ах, как смешно! А маленькая Ящерица, несколько склонная к цинизму, беззастенчиво расхохоталась. Один только Соловей понимал страдания Студента, он тихо сидел на Дубе и думал о таинстве любви. Но вот он расправил свои темные крылышки и взвился в воздух. Он пролетел над рощей, как тень, и, как тень, пронесся над садом. Посреди зеленой лужайки стоял пышный Розовой Куст. Соловей увидел его, подлетел к нему и спустился на одну из его веток. — Дай мне красную розу, — воскликнул он, — и я спою тебе свою лучшую песню! Но Розовый Куст покачал головой. — Мои розы белые, — ответил он, — они белы, как морская пена, они белее снега на горных вершинах. Поди к моему брату, что растет возле старых солнечных часов, — может быть, он даст тебе то, чего ты просишь. И Соловей полетел к Розовому Кусту, что рос возле старых солнечных часов. — Дай мне красную розу, — воскликнул он, — и я спою тебе свою лучшую песню! Но Розовый Куст покачал головой. — Мои розы желтые, — ответил он, — они желты, как волосы сирены, сидящей на янтарном престоле, они желтее златоцвета на нескошенном лугу. Поди к моему брату, что растет под окном у Студента, может быть, он даст тебе то, чего ты просишь. И Соловей полетел к Розовому Кусту, что рос под окном у Студента. — Дай мне красную розу, — воскликнул он, — и я спою тебе свою лучшую песню! Но Розовый Куст покачал головой. — Мои розы красные, — ответил он, — они красны, как лапки голубя, они краснее кораллов, что колышутся, как веер, в пещерах на дне океана. Но кровь в моих жилах застыла от зимней стужи, мороз побил мои почки, буря поломала мои ветки, и в этом году у меня совсем не будет роз. — Одну только красную розу — вот все, чего я прошу, — воскликнул Соловей. — Одну-единственную красную розу! Знаешь ты способ получить ее? — Знаю, — ответил Розовый Куст, — но оп так страшен, что у меня не хватает духу открыть его тебе. — Открой мне его, — попросил Соловей, — я не боюсь. — Если ты хочешь получить красную розу, — молвил Розовый Куст, — ты должен сам создать ее из звуков песни при лунном сиянии, и ты должен обагрить ее кровью сердца. Ты должен петь мне, прижавшись грудью к моему шипу. Всю ночь ты должен мне петь, и мой шип пронзит твое сердце, и твоя живая кровь перельется в мои жилы и станет моею кровью. — Смерть — дорогая цена за красную розу, — воскликнул Соловей. — Жизнь мила каждому! Как хорошо, сидя в лесу, любоваться солнцем в золотой колеснице и луною в колеснице из жемчуга. Сладко благоухание боярышника, милы синие колокольчики в долине и вереск, цветущий на холмах. Но Любовь дороже Жизни, и сердце какой-то пташки — ничто в сравнении с человеческим сердцем! И, взмахнув своими темными крылышками, Соловей взвился в воздух. Он пронесся над садом, как тень, и, как тень, пролетел над рощей. А Студент все еще лежал в траве, где его оставил Соловей, и слезы еще не высохли в его прекрасных глазах. — Радуйся! — крикнул ему Соловей. — Радуйся, будет у тебя красная роза. Я создам ее из звуков моей песни при лунном сиянии и обагрю ее горячей кровью своего сердца. В награду я прошу у тебя одного: будь верен своей любви, ибо, как ни мудра Философия, в Любви больше Мудрости, чем в Философии, — и как ни могущественна Власть, Любовь сильнее любой Власти. У нее крылья цвета пламени, и пламенем окрашено тело ее. Уста ее сладки, как мед, а дыхание подобно ладану. Студент привстал на локтях и слушал, но он не понял того, что говорил ему Соловей; ибо он знал только то, что написано в книгах. А Дуб понял и опечалился, потому что очень любил эту малую пташку, которая свила себе гнездышко в его ветвях. — Спой мне в последний раз твою песню, — прошептал он. — Я буду сильно тосковать, когда тебя не станет. И Соловей стал петь Дубу, и пение его напоминало журчание воды, льющейся из серебряного кувшина. Когда Соловей кончил петь, Студент поднялся с травы, вынул из кармана карандаш и записную книжку и сказал себе, направляясь домой из рощи: — Да, он мастер формы, это у него отнять нельзя. Но есть ли у него чувство? Боюсь, что нет. В сущности, он подобен большинству художников: много виртуозности и ни капли искренности. Он никогда не принесет себя в жертву другому. Он думает лишь о музыке, а всякий знает, что искусство эгоистично. Впрочем, нельзя не признать, что иные из его трелей удивительно красивы. Жаль только, что в них нет никакого смысла и они лишены практического значения. И он пошел к себе в комнату, лег на узкую койку и стал думать о своей любви; вскоре он погрузился в сон. Когда на небе засияла луна, Соловей прилетел к Розовому Кусту, сел к нему на ветку и прижался к его шипу. Всю ночь он пел, прижавшись грудью к шипу, и холодная хрустальная луна слушала, склонив свой лик. Всю ночь он пел, а шип вонзался в его грудь все глубже и глубже, и из нее по каплям сочилась теплая кровь. Сперва он пел о том, как прокрадывается любовь в сердце мальчика и девочки. И на Розовом Кусте, на самом верхнем побеге, начала распускаться великолепная роза. Песня за песней — лепесток за лепестком. Сперва роза была бледная, как легкий туман над рекою, — бледная, как стопы зари, и серебристая, как крылья рассвета. Отражение розы в серебряном зеркале, отражение розы в недвижной воде — вот какова была роза, расцветавшая на верхнем побеге Куста. А Куст кричал Соловью, чтобы тот еще крепче прижался к шипу. — Крепче прижмись ко мне, милый Соловушка, не то день придет раньше, чем заалеет роза! Соловей и роза (Сказка Оскара Уайльда), рис.2Все крепче и крепче прижимался Соловей к шипу, и песня его звучала все громче и громче, ибо он пел о зарождении страсти в душе мужчины и девушки. И лепестки розы окрасились нежным румянцем, как лицо жениха, когда он целует в губы свою невесту. Но шип еще не проник в сердце Соловья, и сердце розы оставалось белым, ибо только живая кровь соловьиного сердца может обагрить сердце розы. Опять Розовый Куст крикнул Соловью, чтобы тот крепче прижался к шипу. — Крепче прижмись ко мне, милый Соловушка, не то день придет раньше, чем заалеет роза! Соловей еще сильнее прижался к шипу, и острие коснулось наконец его сердца, и все тело его вдруг пронзила жестокая боль. Все мучительнее и мучительнее становилась боль, все громче и громче раздавалось пенье Соловья, ибо он пел о Любви, которая обретает совершенство в Смерти, о той Любви, которая не умирает в могиле. И стала алой великолепная роза, подобно утренней заре на востоке. Алым стал ее венчик, и алым, как рубин, стало ее сердце. А голос Соловья все слабел и слабел, и вот крылышки его судорожно затрепыхались, а глазки заволокло туманом. Песня его замирала, и он чувствовал, как что-то сжимает его горло. Но вот он испустил свою последнюю трель. Бледная луна услышала ее и, забыв о рассвете, застыла на небе. Красная роза услышала ее и, вся затрепетав в экстазе, раскрыла свои лепестки навстречу прохладному дуновению утра. Эхо понесло эту трель к своей багряной пещере в горах и разбудило спавших там пастухов. Трель прокатилась по речным камышам, и те отдали ее морю. — Смотри! — воскликнул Куст. — Роза стала красной! Но Соловей ничего не ответил. Он лежал мертвый в высокой траве, и в сердце у него был острый шип. В полдень Студент распахнул окно и выглянул в сад. — Ах, какое счастье! — воскликнул он. — Вот она, красная роза. В жизни не видал такой красивой розы! У нее, наверное, какое-нибудь длинное латинское название. И он высунулся из окна и сорвал ее. Потом он взял шляпу и побежал к Профессору, держа розу в руках. Профессорская дочь сидела у порога и наматывала голубой шелк на катушку. Маленькая собачка лежала у нее в ногах. — Вы обещали, что будете со мной танцевать, если я принесу вам красную розу! — воскликнул Студент. — Вот самая красная роза на свете. Приколите ее вечером поближе к сердцу, и, когда мы будем танцевать, она расскажет вам, как я люблю вас. Но девушка нахмурилась. — Боюсь, что эта роза не подойдет к моему туалету, — ответила она. — К тому же племянник камергера прислал мне настоящие каменья, а всякому известно, что каменья куда дороже цветов. — Как вы неблагодарны! — с горечью сказал Студент и бросил розу на землю. Роза упала в колею, и ее раздавило колесом телеги. — Неблагодарна? — повторила девушка. — Право же, какой вы грубиян! Да и кто вы такой, в конце концов? Всего-навсего студент. Не думаю, чтоб у вас были такие серебряные пряжки к туфлям, как у камергерова племянника. И она встала с кресла и ушла в комнаты. — Какая глупость — эта Любовь, — размышлял Студент, возвращаясь домой. — В ней и наполовину нет той пользы, какая есть в Логике. Она ничего не доказывает, всегда обещает несбыточное и заставляет верить в невозможное. Она удивительно непрактична, и так как наш век — век практический, то вернусь я лучше к Философии и буду изучать Метафизику. И он вернулся к себе в комнату, вытащил большую запыленную книгу и принялся ее читать.

Радиопостановка «Замок Доринкорт» по роману «Маленький лорд Фаунтлерой» (исп.: Л.Гребенщикова, Е.Весник, В.Шалевич, В.Сторожик, Н.Пшённая, З.Андреева, М.Слесарев, В.Райкин и др.) Слушать онлайн 1-ю часть Слушать онлайн 2-ю часть Слушать онлайн 3-ю часть Слушать онлайн 4-ю часть Слушать онлайн 5-ю часть Слушать онлайн 6-ю часть

Радиопостановка «Маленькая принцесса» по мотивам одноимённой повести (исп.: Д.Щеглов, В.Вихров, Т.Аксюта, Л.Долгорукова, Е.Борзунова, С.Харлап, Н.Ромашенко, Н.Коновалова и др.) Слушать онлайн

«Борщ по-флотски» В одном конце нашего двора лежит толстое бревно. А в другом – длинная доска. Если положить доску на бревно, получатся качели. Мы с папой так и качались. Он вниз – я вверх. Я вниз – он вверх. Он в воздухе, я на земле. Он на земле, я в воздухе. – Э-ге-ге, – говорит папа. – Надоело каждый раз на землю возвращаться. Давай полетаем? – Только потом давай обратно на землю вернёмся, – говорю я. – А куда ж мы денемся? – говорит папа. – Мама нас к обеду ждёт. Он прыгает на свой конец доски и подбрасывает меня в воздух. Я взлетаю под облака и тихонечко руками машу, чтоб на месте удержаться. Папу дожидаюсь. Тут подлетает ко мне папа. Он сообразил попросить какого-то дяденьку, чтобы тот его подбросил. – Ой! – говорит папа грустно. – А парашюты мы и забыли… – Это пустяки, – говорю я. – Представим себя снежинками и медленно опустимся на землю. – Ничего себе – снежиночка! Во мне 80 кило, – огорчается папа. Но огорчается он недолго. Ведь вокруг такая красота! Солнце на снег светит. Снег блестит и отражает свет обратно на небо. Даже непонятно становится, где земля, а где небо. Всё вокруг голубое! И мы с папой в чёрных пальто летим сквозь эту голубизну. А папа говорит: – Жаль, я свой пёстрый шарф дома забыл. Можно было бы им помахать, народ внизу поприветствовать. И стали мы с папой мечтать, будто мы – вверху, а народ – внизу. Мы шарфом пёстрым машем, а народ радуется, в затылке чешет и кричит: «Во дают!..» Только размечтались, а с земли вдруг голос из рупора раздаётся: – Первый-первый, я второй! Ну-ка, заходите с планёром на посадку! Оказывается, мы пролетали над аэродромом. Аэродромщики не привыкли, что люди сами по себе летают, и приняли нас за самолеты. – Нет, – говорит папа, – не будем садиться на их аэродром. Они нам сразу номера прилепят, придётся летать под номерами. – Да, – соглашаюсь я. – Под номерами совсем не то. Скучно под номерами летать. – Второй, второй! – кричит папа вниз. – Посадку произвести не могу. Шасси не выпускаются. Ухожу на запасной аэродром. Отлетели мы с папой в сторону. И тут нам навстречу – стая ворон. И эти тоже не привыкли, что люди сами по себе в небе летают. Ка-а-ак загалдят! Как начали толкаться! – Ой! – кричит папа. – Я иду колом! И пошёл колом. Ну, и я вслед за ним тоже колом. – Осторожно – земля! – кричит папа. И – бум!!! – Вижу! – кричу я. И бац!!! Хорошо, что я лёгкий. Совсем неглубоко в снег зарылся. А папа тяжёлый, головой в сугробе застрял. Папа возился, пыхтел-кряхтел и, наконец, встал на ноги. Встать-то он встал, а сугроб с головы снять не может. – Или голову в сугробе оставить, или сугроб домой нести, – размышляет папа. – Лучше сугроб отнесём домой, – предлагаю я. – Чем ты обед будешь есть, без головы-то? Пришли мы домой. Папа сразу к горячей батарее прислонился. Чтоб сугроб побыстрей растаял. Ну, сугроб и растаял. Лужа получилась – о-го-го! – Сейчас придёт мама и устроит нам баню, – говорит папа. А тут и мама пришла. Посмотрела на лужу и говорит: – Вы моряки, что ли? – Вот-вот, – говорим мы с папой. – Моряки мы и есть. Морские души! – Раз вы моряки, то на обед я сварю вам борщ по-флотски, – сказала мама. И сварила нам борщ.

«Солнце на потолке» Люблю греться на солнышке. Сядешь во дворе на скамейку и греешься. Можно ещё в лес пойти или на пляж. Везде – солнце! Это летом так хорошо. А зимой на пляже не согреешься. И в лесу снега полным-полно. Увязнешь по горлышко и… И привет! Зимой я греюсь на солнышке дома. Жаль только, что стены мешают солнцу осветить комнату целиком. Вот луч и прорывается сквозь окно, греет комнату по кусочкам. Сначала кресло, потом пол, потом шкаф. И я догоняю солнечный луч, сижу то в кресле, то на полу, то на шкафу. И вдруг луч ложится на стену. Как же быть?! Ведь так хочется погреться на солнышке… – Эх! И я забираюсь на стену! Там тепло-тепло, даже спать хочется. Я засыпаю и не слышу, как в комнату входит мама. – Ты зачем на стену забрался?! – спрашивает она. – На солнышке греюсь, – говорю я, открывая глаза. – Солнце уже на потолке, – говорит мама. И правда, пока я лежал на стене, солнце на потолок убежало. – В новой рубашке на потолок не лезь, – строго говорит мама. – Перепачкаешься в побелке. – Ладно, – соглашаюсь я. И одеваю старую, рваную рубаху.