Want to make creations as awesome as this one?

Transcript

Ольга Колпакова "Полынная елка" Небольшая повесть основана на реальных событиях, о которых рассказывает главная героиня произведения пятилетняя Марийхе. Эта книга не обычная рождественская история со счастливым концом и красивой елкой. Это эмоциональная, пронизанная горечью история о жизни семьи, оказавшейся в ссылке из-за своего немецкого происхождения. Читатель не встретит здесь описания сражений, военных действий, лишь быт нищего военного поселения. Семье без отца, без теплого дома и еды приходиться много трудиться и выживать в это нелегкое время. Несмотря на свой возраст, на все ужасы и лишения, героиня, сохраняет веру в людей, в то, что добро обязательно победит зло. А радость можно найти и в таких мелочах, как «чёрно-белая ёлка из полыни». Отрывок из книги "Полынная елка. Рождество"(Песочная анимация) Автор Ольга Колпакова в своем интервью делится с читателями, как возникла идея книги, и отвечает на интересные вопросы о героях произведения и о современных детях. Отрывок из книги «А началось все давно. Даже не в моем детстве, а когда Генриху было лет 13-14. Он сражался с волком. Была ночь. Волчара вцепился в жеребенка сзади и тянул его к себе, а Генрих держал жеребенка за голову и пытался втащить его к себе, в шалаш. Отпускать было нельзя. Ни за что. Волк был один, и Генрих был один. Волк был большой и голодный. А Генрих очень низкого роста, тощий и еще более голодный. Удивительно, что фамилия у Генриха была Вольф, в переводе с немецкого – Волк. Все родные у мальчишки были очень далеко, а мама и вовсе умерла, поэтому никто не собирал ему на работу узелок с едой. Какая семья была у волка – никто никогда не узнает. Но для кого-то же он пытался украсть жеребенка. Волк хотел есть, а Генрих хотел жить...»

Элла Фонякова "Хлеб той зимы" "Что это — война? От мальчишек знаем, что война — самая интересная на свете игра, в которую девчонок берут только в виде исключения. Все бегут, стреляют из деревянных пистолетов, рогаток, кричат "Ура!" и дерутся. Но это игра... А как выглядит война взаправдашняя?" "Хлеб той зимы" - тёплая книга о самой холодной и голодной зиме прошлого столетия. Это пронзительная история о первоклашке Лене, оставшейся вместе с семьей в блокадном Ленинграде. Здесь нет описаний ужаса войны и ее последствий. Все происходившее автор приводит через восприятие мира ребенком 6-7 лет, через небольшие рассказы или моменты. Отрывки и воспоминания героини правдиво описывают быт ленинградцев, их мысли, страхи и надежды. Но помимо всех страшных дней войны, мы видим в книге много доброты, любви, заботы и поддержки. А в каждой истории проявляется героизм и мужество, умение не отчаиваться в самых тяжелых обстоятельствах и умение быть счастливыми.

Комлев Иван "Лепешка" Об авторе этого маленького рассказа известно немного: И. Комлев (настоящее имя Иванов Виктор Павлович), учился в Омске, работал в Иркутске. Рассказ «Лепешка» о маленьком четырехлетнем мальчике, живущем с мамой вдали от фронта и оккупации. Но и до них дошли все горести и лишения этого времени. Сам рассказ есть только в электронном доступе, предлагаем с ним познакомиться. Читать рассказ Рисунки читателя нашей библиотеки Алины Багаповой.

Иван Комлев ЛЕПЁШКА Рассказ Когда началась война, мне было два года. Война досталась нам с матерью не то чтобы легко, но легче, чем другим: нас было двое, у других семьи были больше, мы всю войну жили надеждой, и надежда эта сбылась: мы — вслед за победой — дождались моего отца, живым и здоровым. Насколько здоровым может быть человек, прошедший всю войну с Германией и закончивший ее на территории Маньчжурии. Многие, очень многие мои сверстники лишились надежды увидеть отцов своих еще в самом начале войны... На нашу улицу, как говорили женщины, вернулось с войны полтора мужика. Нас было двое. У нас была корова и был огород. Это много. Это — жизнь. Правда, на долгую сибирскую зиму корове требовалось сено, мне сейчас трудно представить, как умудрялась мать накосить его и свезти домой. Тогда я над этим не задумывался. Молоко мать каждый день сдавала на приемный пункт, но немного оставалось и нам. Единственно, чего я тогда желал, — это хлеба. Нет, мы, можно сказать, не голодали: у нас были картошка и капуста, огурцы, с весны — молоко. Может, было всего не так уж много, как мне тогда казалось, но хлеба было мало. Хлеб был для меня лакомством, мать весь его отдавала мне. Паек, который она приносила с работы, я съедал, запивая его молоком, случалось, за раз — оставались только крошки, если хлеб был сухим, с овсом. Чаще хлеб был вязкий, как глина, из которой малышня лепила «всамделишные» булки,— от него крошек не оставалось. Мать никогда виду не подавала, что ей тоже хочется хлеба. Наоборот, она жалела меня, что мне приходилось есть его; она горестно вздыхала: — Господи, разве это хлеб? Глина и вода! Тяжелый какой... Я другого хлеба не помнил, представить вкуснее — не мог: не с чем было сравнивать; матери, конечно же, верил, как верил во все, что она говорила мне, но доволен был тем хлебом, что есть,— он мне нравился. Но однажды я понял... Работала мать истопником и уборщицей одновременно. Уходила, когда я еще спал, возвращалась - заставала меня в постели. Обычно я сидел, укутавшись в одеяло по шею, чутко прислушивался к малейшему шуму за окном — ждал. Иногда, когда она задерживалась дольше обычного, я вылезал из своего гнезда, одевался и расписывал стены нашей избушки углем — на доступной мне высоте. Палочки, закорючки, кружочки, петельки—все это я видел в письмах отца, подолгу рассматривал, запоминая; видел, как появлялись они на листе бумаги, когда писала письмо мать; я доставал уголек из печи и пытался воспроизвести их на стене. Строка за строкой... Но, я чувствовал, не получалось; руке не хватало умения, а в последовательности значков была тайна, разгадать которую мне тогда было не по силам. Мать не ругала меня за то, что я пачкал стены. Может, она понимала, что в моей душе жило страстное желание написать отцу — хоть одну строчку! — собственной рукой и получить от него ответ. Глядя на мать, я догадывался, что большего счастья не бывает. Мать подбеливала стены, и я долгое время не знал даже, что вообще-то на стенах писать не учатся. Потом, накормив меня и управившись по дому, она снова шла на работу. Иногда опять оставляла дома одного, чаще — брала с собой и лишь изредка отводила к тетке. Мне у тетки нравилось: там были два брата и сестра. Все старше меня. Но мать оставляла меня там очень неохотно: вечером я не соглашался идти домой, кроме того, она не хотела обременять их «еще одним ртом». Как-то весной в теплый день мы пошли с матерью на вокзал. Там у длинных деревянных столов всегда можно было купить что-нибудь поесть. Чаше это были вареная картошка и соленые огурцы, еще капуста. Продавали лепешки и жадно ловили любую новость у военных, хотя те сами мало могли что сказать: эшелоны—в большинстве своем — шли на запад. В поездах, идущих на восток, если и были военные, то обычно тяжелораненые. Они на остановках не выходили. Женщинам при виде бодрых и здоровых солдат становилось легче, они уносили с перрона не столько потертые рубли, сколько возродившиеся надежды. Мы с матерью принесли молоко в трехлитровом бидончике. Пока она наливала его в кружки, банки или котелки — молоко выпивали тут же, у столов,— я прошел вдоль ряда. Раз и другой, потом еще... Не выдержал, подошел к матери, зашептал: — Ой, сколько сегодня много лепешек продают! Бидончик ее уже опустел. Деньги, наверное, нужны были для чего-то другого, но она сказала: — Купи себе. Тут как раз на лепешку, — и протянула мне целый ворох измятых бумажек. Очередной эшелон ушел. Перрон обезлюдел, остались только женщины у столов. Я впервые шел покупать. Все взгляды устремились на меня. Деньги, крепко зажатые в ладонях, вспотели. Мне трудно было идти, а еще труднее — остановить свой взгляд на той лепешке, что сейчас будет моей... Длинный ряд... Видеть мой голодный взгляд женщинам оказалось невмоготу. Первая же, что продавала лепешки, не выдержала, сказала дрогнувшим голосом: — Возьми, сынок. Я положил скомканные бумажки на темные потрескавшиеся доски и — взял. Лепешка была теплая, большая и тяжелая. И еще она пахла. Запах ее удивительным образом враз объяснял все то, чего я не мог знать о настоящем хлебе. Я шел назад медленно-медленно, откусывая от лепешки по кругу — так, казалось, она почти не уменьшалась. Но когда я подошел к матери, в руках у меня — я это хорошо понимал — оставалось меньше половины. Лепешка была до того вкусной, что я с трудом преодолел желание съесть ее всю, но я уже знал, что лепешка эта и была тот самый хлеб, о котором вздыхала мать. — На,— остаток я протянул ей. Но она не взяла, сказала только, мельком взглянув на кусок: — Совсем ржаная. Там есть белее. — Нет, мама, очень вкусная — возьми, — и откусил напоследок еще чуть-чуть. Тут я вдруг увидел, как она судорожно напрягла горло, чтобы сдержать глотательное движение. Справилась с собой, сказала, как всегда: — Ешь сам. Я не хочу. Я не знал, что делать. Отступил в сторону и встал. Щеки мои горели. Лепешка жгла руку. Я как-то враз осознал то, что смутно чувствовал и раньше: когда я съедал хлеб, предназначенный нам двоим, мать отказывалась от своей доли не потому, что была сыта или хлеб ей не нравился... Слезы против моего желания накатились на глаза, комом застряли в горле. Я с трудом сдерживал рыдания. Поднес руку к горлу, лепешка коснулась моих губ и... я не заметил, как снова начал есть ее, откусывая понемногу, по краю, как делал это только что. — Пойдем, сынок, домой. Ну-ну, не надо. Ты что — обиделся, что я сказала, будто лепешка плохая? Ешь. Нравится тебе — и ешь. Загрубелая ладонь ее ласково гладила меня по голове, и от этого приятного прикосновения и слов ее мне стало лучше, ком в горле растаял и побежал из глаз слезами — по щекам, на губы... С тех пор так и осталось навсегда в моей памяти: ничего вкуснее соленого хлеба в мире нет. Одной рукой я ухватился за два пальца материной руки, а другой — крепко держал остаток лепешки, которая становилась все меньше и меньше. На следующий день мать принесла домой хлеб и — как обычно — положила его на стол передо мной. Хлеб был сухой. Я такой любил меньше, чем сырой, хоть мать и говорила, что он — лучше. В нем была шелуха от овсяных зерен, перемолотая, но достаточно крупная. Она колола десны и горло. Но тогда я даже был рад этому: мне легче было не съесть «колючий» кусок, чем сырой, — Отрежь мне,— попросил я мать. Она посмотрела на меня и сказала: — Ешь весь. — Не хочу. Я такой не люблю. Может быть, после того, как я попробовал лепешку, она поверила мне. Она взяла нож и отрезала от куска тоненький, почти прозрачный ломтик, остальную часть подала мне. Крошки со стола она бережно собрала в ладонь, ладонь поднесла ко рту. Я быстро расправился со своей долей, запил ее молоком. Мать о чем-то задумалась, сидела за столом, подперев голову ладонью, смотрела на меня. — А ты? — спросил я, вылезая из-за стола. — Да-да,— встрепенулась она, — надо поесть и сходить проверить печь. Прогорела, наверное, уже; не догадаются закрыть трубу. Ночью холодно будет. Я не слушал, я был в дверях, и мыслями моими уже владела улица. Вечером, когда уставшая мать вернулась домой и я, утомленный, вошел вслед за ней, она сказала: — Иди поешь. И положила на стол знакомый ломтик хлеба, а рядом поставила стакан с молоком. Искушение было слишком велико, чтобы я выдержал его и мог выпить молоко, не съев хлеба. — Не хочу,— отмахнулся я и отправился в постель. Мать встревожилась: — Ты не заболел? — Нет, мама. И чтобы скорей избавиться от расспросов, сам спросил: — Когда нам опять принесут письмо? Писем не было давно, Она не ответила, притаила невольный вздох, положила руку поверх одеяла: — Спи. И я уснул. На следующий день мать, как всегда, весь кусок принесенного хлеба подала мне. Вчерашнего ломтика не было! — Отрежь мне, мама,— сказал я и засмеялся.

Любовь Воронкова "Девочка из города". «Какой холодный, хмурый день! Как холодно и грустно Валентинке! Надо, чтобы кто-нибудь её любил, обязательно надо, чтобы кто-нибудь любил её, был бы с ней ласков, чтобы кто-нибудь спросил её, не хочет ли она погулять или покушать, чтобы кто-нибудь сказал ей: «Не стой без пальто на ветру, простудишься!» Когда человека никто не любит, разве может человек жить на свете?..» Имя Любови Федоровны Воронковой, написавшей «Девочку из города», известно не только в нашей стране. Ее книги читают дети Японии, Чехии, Словакии, Франции, Вьетнама. На многих языках разговаривают герои ее книг, родное слово которых – русское. Любовь Федоровна родилась в Москве в 1906 году. Детство и юность ее прошли в деревне. Она рано узнала нелегкий труд на земле. Научилась делать все работы, необходимые в крестьянском хозяйстве: и сеять, и косить, и молотить. Наверное, с тех пор и родилась у нее привычка работать упорно, с увлечением. Добиваться намеченной цели. Среди лесов на берегу тихой речки Люба научилась понимать голоса птиц и зверей. И навсегда полюбила русскую природу. Там стала она сочинять первые стихи. Там училась яркому, поэтичному слову, которое ожило в ее книгах, когда она стала писательницей. В. Путилина Смотреть фильм Читать книгу

Центральная детская библиотека им.А.М.Горького рекомендует!

Ирина Токмакова "Сосны шумят" «Сосны шумят» - первое прозаическое произведение Ирины Токмаковой, написано в 1966 году. Это повесть о будничных днях эвакуированного детского дома. О том, как дети проводят свои дни в уже мирном окружении - в тылу. Войну дети видят и здесь, но урывками, «осколками», приходят письма и похоронки, дети встречают раненых. Но рядом с ними есть еще и взрослые, тщательно оберегающие хрупкие детские души. Они дают воспитанникам возможность оставаться детьми даже в такое тяжёлое для страны время. И потому появляется рояль в детском доме, потому украшения новогодние буквально из «ничего» мастерят, потому и на лодках катаются и сказки рассказывают… Читать книгу Рисунки Н.Устинова

«Сосны шумят» - автобиографическая повесть. О своей жизни в эвакуации, о героях книги, про тот детский дом и те сосны рассказывает сама Ирина Петровна Токмакова в видеоролике.

Виртуальная выставка «Войной изломанное детство» На выставке собраны книги для детей младшего школьного возраста о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Некоторые книги являются новинками, изданными за последние пару лет, некоторые вновь переизданы и недавно появились в Центральной детской библиотеке им. А.М.Горького. Все истории о тяжёлом военном детстве, когда горе, слёзы, потери близких людей и одиночество выпало и на детскую долю. Немало вопросов и мыслей возникает после прочтения таких книг. С детьми можно поговорить о том, какие человеческие качества помогли людям и маленьким героям пережить это страшное время. О том, как поступили бы они в той или иной сложной ситуации. Детские книги о войне — это трагедии глазами ребёнка, это истории, пронизывающие до слез. Такие книги просто необходимо читать и детям, и взрослым, чтобы понять этот период жизни нашей страны более полно и эмоционально.

Елена Верейская «Три девочки. История одной квартиры» Повесть состоит из двух частей. Первая часть знакомит нас с историей большой коммунальной квартиры, где живут три девочки подружки. Красивый довоенный Ленинград, дружеская атмосфера квартиры, интересные жильцы - все проникнуто оптимизмом и верой в будущее. Во второй части после радостной встречи нового 1941 года в счастливую жизнь героинь врывается война. Вместе с ней стужа и первая голодная, холодная зима, заставившая обитателей квартиры сбиться в одну комнату. Молодые мужчины ушли воевать на фронт, старики и женщины работали, несмотря на голод и холод, а маленькие девочки вмиг повзрослели. Как и всем ленинградцам, девочкам предстоит пережить быт обычных людей блокадного города. Очереди за хлебом, походы за водой в мороз, жизнь под обстрелами и радость от весточек, полученных с фронта. Нечеловеческие условия, в которых находились в блокаду и взрослые, и дети, описаны сдержанно, ведь эта книга адресована детям. Елена Верейская дает детям лучший пример того, как в самых тяжелых испытаниях люди не теряли человеческое достоинство, помогали друг другу, жертвовали ради детей последнее, не теряли доброты, любви, стойкости. Читать книгу

Посмотреть иллюстрации

Посмотреть иллюстрации

Книга "Мальчишки в сорок первом" - это переиздание книги 1974 года о жизни детей в блокадном Ленинграде. Повесть автобиографична: Виктора Дубровина, автора книги, блокада настигла в 13-летнем возрасте. Главные герои книги - 12-летний мальчик Вова Павлов, и его приятель Женя Орлов. Жизнь обычных мальчишек накануне войны беспечна и весела… С первыми отголосками войны эти фантазеры, драчуны и весельчаки рвутся в бой, на фронт, воспринимая ее как игру. Но вот начинается блокада, город пустеет, занятия в школах отменяют. За год блокады мальчик-шестиклассник получает немало страшного и невыносимого опыта, что теперь никак нельзя сказать, сколько ему лет на самом деле. Много испытаний предстоит выдержать героям, но именно о себе пишет Виктор Дубровин в этой книге... "Правда, теперешний хлеб всегда очень тяжёлый. Он, как тесто, плотный и вязкий. Пятьдесят граммов хлеба - меньше спичечного коробка. Потому что хлеб делают не из чистой муки, а со всякими примесями." "На Женькином лице гримаса – это он теперь так улыбается. Кожа-то обвисла – вот и получается не улыбка, а пугало." "Я даже слов не нашёл, чтобы мама сразу поняла, какой необыкновенный этот новогодний вечер. А когда коптилку зажгли и она увидела всё, то только глазами захлопала, а сказать ничего не может. Ясное дело: такая большая радость… — Это нам на ёлке дали, — сказал я. — Без карточек. Просто так... И суп был, и каша. Только я съел. Вот если бы была банка... Я бы, ясное дело, всё принёс... — Павел! Паша! — крикнула мама и плюхнулась на стул. Проснулся отец. — Папоч, пап... у нас есть конфеты, котлета... — начал я. Отец встал и молча остановился у стола. — Это вам подарки новогодние. От Деда Мороза, — сказал я. — И вот два мандарина — с самого юга... Вы ешьте. А нас досыта накормили. Отец подошёл ко мне и обнял. Потом тихонечко оттолкнул. Взял со стола мандарин, оторвал от него кусочек корки. Понюхал и ничего не сказал. Только в глаза мне посмотрел. Долгим-долгим взглядом." "Вчера мама выменяла на отрез материала плитку клея столярного. Из него мы будем варить студень." "Я положил на стол записку, отыскал свою палочку – теперь многие ходят с ними. Сил-то нет, а с тросточкой легче на ногах держаться. Раньше только старые люди ходили с тростями, а теперь – даже ребята." "Теперь маму подпитать бы немного, — мечтаю я. — Крысу бы поймать... Или крапивы найти побольше... Это бы такая добавка к пайку!.. " "Самое оживлённое время на наших улицах – рано утром. Особенно если дождь прошёл. После дождя зелень в рост идёт. И «благородная» тоже – крапива, лебеда, дикий щавель. А кто же не захочет крапивных щей или лепёшек из лебеды? Это очень хорошая пища."

Геннадий Черкашин "Кукла" Рассказ «Кукла» - один из лучших о трагических днях блокадного Ленинграда. 900 тяжёлых дней и ночей пережил город Ленинград и его жители в 1941-1943 годах. В блокаде оказались и взрослые, и дети. Читая рассказ, мы словно вместе с семьёй девочки и её любимой куклой Машей переживаем тяжёлые годы войны, эвакуацию и разлуку, потерю родных людей, потерю любимой игрушки... И пока память об этих страшных днях живёт в сердцах людей и находит отклик в талантливых произведениях искусства - такого не повторится! (Аннотация из книги) Журналист и педагог Елена Литвяк о книге

Станислав Олефир "Когда я был маленьким, у нас была война…" О войне говорит четырехлетний ребенок, который искренне не понимает, как можно отмечать праздник победы в той войне, в которой погиб самый дорогой ему человек – папа. Маленький герой вспоминает то, что врезалось в детскую память навсегда. Любые события, происходящие в оккупированном немцами селе, для мальчишки являются одинаково значимыми. Немецкие мотоциклисты, от которых он убегает с мальчишками, землянка, в которой приходиться жить с матерью, коза, которую пришлось зарезать, чтобы та не досталась немцам… На страницах книги есть не только пугающие, но светлые моменты воспоминаний мальчика и его мамы. А в тяжелое военное время радостью для детей могло стать многое: коробок спичек, стакан окурков, который можно было выменять на хлеб.

Валентин Сафонов "Землянка" Детство первого космонавта Юрия Гагарина пришлось на годы Великой Отечественной войны. Маленький Юра с родителями, сестрой и братьями оказался в оккупации. Один полный день жизни семьи Гагариных описан в этой повести. Он вмещает горе и радость, страх и надежду, жизнь и смерть - и веру в победу над фашистами. Валентин Иванович Сафонов, рязанский писатель, был лично знаком с семьей будущего космонавта. Поэтому события, описанные в книге не вымысел, а воспоминания его родителей. Вспоминая свое военное детство, Валентин Иванович говорил и о довоенном «кусочке бытия», наполненном «радостным ощущением солнечного света», и о «памятном вечере с 21 на 22 июня сорок первого года»: «В тот вечер мы, папа, мама и я, были в городском театре, слушали лекцию о международном положении, после чего просмотрели кинокартину «Война с Финляндией». Вечер был прекрасный. Луна ярко освещала и без того залитый электросветом маленький городок. Вернулись домой в два часа ночи. Попили чаю и легли спать». Здесь и закончилось счастливое детство с «обилием света». Как завещание следующим поколениям звучат его мысли и слова: дети не должны «существовать» на дорогах войны, «подслеповато смотреть на дорожную бесконечность», их маленькие сердечки не должны вздрагивать и напрягаться от взрывов, бомбежек и обстрелов. Дети должны жить в своих городах, домах и семьях, а не в партизанских отрядах и концлагерях. У каждого ребенка должно быть мирное детство, наполненное «радостным ощущением солнечного света».